Я прикусила губу и остановилась, не доходя. А Милана нехотя вошла в здание.

– Олеся, скажи, тот парень, что вышел тебе навстречу вчера, ты с ним, – он сглотнул и расслабил узел галстука, – кто он тебе? – он смотрел мне в глаза и язык не поворачивался соврать, но и оправдываться я не собиралась. Решила просто не отвечать и отвела взгляд в сторону.

– Я много раз пытался поговорить с тобой, – продолжил он не дождавшись ответа, – я звонил, писал тебе в соцсетях, но ты меня каждый раз блокировала… Я не знаю, что ещё сделать, чтобы ты меня выслушала? – начал он издалека.

Удивительно. Он так изменился. Такой стал крутой… А оратор как был, так и остался никудышный. Я внутренне уже завелась и слушала не что он говорит, а как: "Я уже не знаю… Что ещё сделать…" – передразнила его про себя и, перебив, ответила:

– Так не надо уже ничего делать, Кирилл. Ты всё сделал, что хотел три года назад. Зачем ты теперь меня преследуешь? Что я должна услышать такого, чтобы забыть то, что видела собственными глазами? – я начала говорить спокойно, но в конце меня понесло.

Кир не перебивал. А я его молчание истолковала так, словно сказать ему в своё оправдание нечего.

– Олеся, я прекрасно понимаю тебя. И мне… – начал он, дав мне договорить.

– Понимаешь? Как ты можешь понять, что чувствовала я тогда? – у меня предательски задрожал голос и я больше всего сейчас хотела сбежать от него подальше, чтобы не показывать, что мне до сих пор больно. – Кир, оставь меня в покое. Ты сделал свой выбор. Я тебя оставила с Женей, ушла, что тебе ещё надо? Ты что, рассчитывал, что мы одной большой дружной семьёй заживём?

– Что ты такое говоришь? Олеся, может это прозвучит…

– Олеся! – выкрикнула Милана, высунувшись в дверь. – Там какие-то проблемы с вашей экспозицией.

Кирилл обернулся на её голос и замолчал, а я, воспользовавшись ситуацией, припустила в Галерею, оставив его позади.

Проблема была вовсе не с экспозицией, а с какой-то странной посетительницей. Которая пришла как раз тогда, когда я вышла. Она интересовалась иконой богоматери, которая была описана в прессе, как реклама всей экспозиции. Женщина задавала вопросы. Ей почему-то это было жизненно необходимо. Без меня, естественно, на её вопросы никто ответить не смог. Она расстроилась. Сказала, что специально приехала из другого города, ради этой экспозиции.

На её стенания собрались все, кто был в галерее. Предложили ей подождать меня, но она сказала, что ждать не может, у неё скоро поезд.

Обо всём этом, едва я вошла, наперебой рассказали коллеги. Я их выслушала и задала резонный вопрос:

– Я вот одного не пойму: женщина пришла неадекватная – ладно, бывает. Но вы то? Почему мне никто не догадался позвонить? – обвела я их взглядом, понимая, что со стороны это выглядит довольно странно: любой из женщин я годилась в дочери. Но никто не возмущался, принимая моё главенство, лишь озадаченно помалкивали и пожимали плечами.

"Понятно, – подумала я, – вчера так хорошо отметили открытие, что сегодня думательный аппарат отдыхает".

– Ян Романович, ладно женщины не сообразили, но вы то… должны были решить этот вопрос, – укоризненно посмотрела я на директора. Но тот быстро выкрутился:

– Олеся Игоревна, у меня своих дел по горло! Я вышел, когда меня охранник позвал… Дамочка уже была на взводе. Сказала, что разговаривать больше не намерена, что ей уже некогда и ушла. Ну ушла, и бог с ней. Только вам я делаю замечание: по регламенту у нас, как такового, обеда нет. Поэтому, если уж вышли, то ненадолго. А вас, заметьте, не было почти два часа.

У меня чесался язык поправить на полтора и напомнить ему, что коллеги сегодня на работу вообще явились к обеду. И я, в отличие от них, на все вопросы давала посетителям исчерпывающий ответ не только по своей экспозиции. Но мои слова сейчас были бы восприняты как детский лепет, и я промолчала.