Жизнь моих родителей друг с другом складывалась по-разному. Мама, женщина сильная, родом из донского казачества, всегда хотела видеть моего отца «достигатором». Верила в его потенциал, но жизнь распорядилась иначе. Папа старался, срывался, они ругались, а мы с младшей сестрой оказывались словно между молотом и наковальней. И больше защищали папу, потому что он казался нам слабее… Так я и стала мамой для своего папы, постоянно защищала его, взвалив на себя несвойственную детям функцию – ответственность за отношения родителей и вину за то, что у них не сложилось. Не сложилось, как хотелось им и нам, детям.

Папа был очень добрым и мягким человеком. Обладая более чем тридцатью авторскими свидетельствами, он так и не смог получить учёную степень. А после развала Союза постепенно потерял смысл жизни и в 53 года покинул этот мир. Я не могла смириться с его смертью, потому что считала себя виноватой: не справилась, не защитила – моё детское решение защищать папу, потому что он слабый. Впоследствии это решение стало одним из ключевых в моём втором браке: чтобы как-то реабилитировать себя, я должна была помочь своему избраннику встать на ноги, иными словами, помочь выжить. И тут я миссию выполнила. Рядом со мной он смог решить свою проблему и, став топ-менеджером одного из крупных предприятий, ушёл…

Наблюдая за отношениями родителей глазами ребёнка, видя, как они периодически мучают друг друга и как папа искренне ухаживает за мамой, когда она болеет, заботится о нас, когда мама занята, я своим детским сознанием приняла ещё одно решение: чтобы тебя любили, надо страдать и болеть. И в моих детских фантазиях рисовались картины страдальческой любви и жертвенной преданности будущему избраннику.

А начиная лет с восьми, особенно после того, как родилась моя младшая сестрёнка, я привыкла жить из состояния протеста, завоёвывая право иметь своё место под солнцем. И это тоже было моё решение: чтобы тебя заметили, заботились о тебе и любили, надо не слушаться, делать всё по-своему, как кричали герои фильма «Гараж»13: «В знак протеста!»14 Вот и жила, и действовала в знак протеста. У меня было два крайних состояния: когда я не могла себя защитить и когда никто не мог защититься от меня.

Я долго несла обиду на маму в своём сердце. Когда я не слушалась её и делала то, что считала нужным, и так, как удобно мне, когда пропадала часами на улице и оставляла родителей в неведении, где я и с кем, мама наказывала меня физически. Больно. А ещё она требовала от меня всё делать на отлично. Остальное не принималось либо принималось с выражением неудовлетворённости. И когда эта неудовлетворённость переходила все границы, у меня созрело новое решение – мстить. Мстить неустроенностью своей жизни. И в то же время доказать, что я могу быть лучшей. Так и штормило меня по жизни: чтобы чего-то достичь, нужно упасть. И чем большее достижение назревало, тем в более глубокую яму было падение.

И только став взрослой – по-настоящему взрослой – я смогла понять маму и простить и её, и себя. Смогла понять и принять мамину любовь, и осознать, что она действовала этими методами не потому, что ей так хотелось, а потому что я её вынуждала к этому, я заставляла её переживать, бояться за меня, провоцировала, вызывая в ней состояние беспомощности и непонимания. Мы смогли сесть и поговорить. Поговорить откровенно и доверительно. И я узнала о мамином детстве. Мне стали понятны проявления жестокости – это то, чему она научилась ребёнком. Такой своеобразный способ защиты,