– Ну так принято.

– Ты что, в эфире? Кроме того, для обозначения раненых сейчас действуют другие кодовые слова.

– Какая, хер, разница! Что ты умничаешь?

– Я и без этих уже жаргонных, но не кодовых слов вижу, что вы тут хватили через край. Не надо передо мной этого всего, и так достаточно.

Увидел разрыв одного 152-мм снаряда. Ясно. Пристрелочный. Тут же реакция лейтенанта из дивизиона, он дал целеуказания и доворот.

По лицу милиционера я понял, что от моих слов он был ошеломлён и крайне недоволен. Он очень сильно себя сдерживал, и я был уверен, что сейчас, если бы не такая обстановка, то он кинулся бы бить мне лицо. Ведь я умничаю, вместо того чтобы спасать раненых его боевых и своих теперь, кстати, тоже товарищей. Я в его глазах обнаглевшее, потерявшее все нормальные человеческие свойства бездушное животное, которому наплевать на людей.

Отлично! То, что нужно! Именно такую реакцию я от него ожидал. Специально решил вывести его из равновесия, разозлить и переключить на другое, чтобы он тут не ныл и терпел. По-человечески я его хорошо понимал, но я тут командир, и мне ещё задачу надо выполнить – до конца (!). Более-менее точный огонь дивизиона делал наш уход отсюда совершенно безопасным. Вот таким нехитрым приемом из курса военной педагогики и психологии любого высшего общевоинского и не только командного училища я решил нейтрализовать вполне понятные мне переживания и желания нормального командира.

Ну что поделать? Милиционеры не изучают военного дела и многое не знают, поэтому заглотил он мой примитивный приём полностью, дал мне возможность спокойно сделать то, что я, как общевойсковой командир, считал нужным. Но это командир собровцев очень хороший командир и человек с самой большой буквы. Уважаю его, искренне.

В этот момент в нужном районе начали рваться снаряды нашего дивизиона. Лейтенант вышел на свой «Тобол» и начал корректировку огня. Я как вальсом Штрауса наслаждался в эфире словами наших артиллеристов: «Ока, стой! Цель двести первая.... Пехота укрытая. Уровень… Основное направление левее.. Заряд… По три снаряда беглым, Огонь!» Вот теперь поехали!

Обернулся, посмотрел на всполохи огня, и мне стало спокойнее. Точнее, я получил от этой артиллерийской речи в эфире и разрывов снарядов огромное удовольствие. Эти их шаблонные слова с цифрами расчётов для стрельбы действуют на любого общевойскового командира умиротворяюще и успокоительно. Блаженство! Есть у нас, у пехоты, своя эстетика. Есть!

Шли в темноте, но на хорошей скорости. До полка дошли нормально. Уже на подходе к полку нас два раза обстреляли из пулемётов свои. Обошлось. Но орал я так, что меня, возможно, и без средств связи могли услышать на КП полка.

Подъехали сразу к медпункту, все уже ждали раненых, я заранее предупредил. Потом подъехали прямо к КП. Построились. Вышел командир полка и начальник штаба полка. Командир всех поблагодарил и сказал, что все, кто участвовал в этой вылазке, будут представлены к государственным боевым наградам.

Разведчики повели пленных к себе. С ними будет разбираться начальник разведки полка, а потом особисты.

Всю группу во главе с Игорем позвали в штабную палатку, кроме агента-чеченца, его сразу увели в сторону и повели к кунгу особистов нашего полка. До меня дошло, что не зря у него было постоянно спрятано под балаклавой лицо.

Туда же, в штабную палатку, позвали и меня с Кузнецовым. Генерал обратился к Игорю и милиционерам, крепко каждому пожал руки, поблагодарил и сказал, что всех наградят. Сказал он спасибо и нам с Кузнецовым, сказал, что лично проконтролирует наше награждение. Командир полка объявил, что всех сейчас помоют, покормят, устроят на ночлег, а генерал добавил, что утром они вместе с ним уедут в Ханкалу.