– Да! Водник! – Подхватила другая прачка. – Не нужно леди так собой рисковать.

– Чем рисковать?

– Нельзя влюбляться в Водника. Он и душу заберет и тело погубит! Летом Парася с Водником спуталась и в реке осталась. Как раз на тех мостках.

Наш разговор заинтересовал и других прачек. Кто-то из женщин даже бросил работу, чтобы рассказать про коварных водников.

Местный водный дух оказался прототипом славянской русалки. Женщины верили, что утопленники не проходят в долину перевоплощения, а застревают в реках и озерах. Бедным душам становится невыносимо тоскливо под водой. Чтобы скрасить тоску они выходят на берег и заводят себе любовников или любовниц среди живых. Местные верили, что водники обладали исключительной красотой. Любой утопленник, что старик, что калека, превратившись в водного духа, мог превращаться в прекрасного юношу или девушку, перед которым невозможно было устоять.

– Его и от человека не отличишь! – Подняла вверх палец молоденькая прачка с треугольным лицом и оленьими глазами. – Только любить они могут только на воде. Вот и заманивают девок на мостки!

– Тогда зачем же девки идут с ними к реке?

– Так, когда дело до любви доходит, как хитрецу отказать?! – Обреченно выдохнула прачка. – Так любовь и засасывает. А потом мрут девки. У нас тут только один водится. Говорят, кто-то из духов лордов. Но раньше он никак не проявлялся. А летом возьми, да и забери себе Параську. Что только в этой дурехе нашел?

В этот раз мое удивление было вполне себе настоящим. Вместо того, чтобы посочувствовать умершей, прачки принялись ее обсуждать.

– Она же и сама по себе не красавица была. Вся канапатая, фигура как сырое тесто. – Вспомнила умершую еще одна прачка.

Все это время женщина молча терла белую простыню о ребристую доску и как будто не слушала нас.

– Она же в кухне работала. На реке редко была. Только в стиральные дни. И то, чаще сестра ее ходила. А тут такое. Мы даже не поверили сразу.

– А почему решили, что это водник? – Поинтересовалась я, пытаясь узнать у работниц как можно больше информации.

– Так, а кто еще? – Снисходительно улыбнулась прачка с оленьими глазами. – Больше некому.

– Правда, некому. – Поддержала ее женщина постарше. Она сидела на коленях, взбивая в деревянном ведре густую мыльную пену. – Я Параську сама знала. И мать ее покойную, и отца. В тот год девка сильно изменилась. Стала ночами куда-то бегать. Цветы домой носить. А потом ее там нашли, – мыльной рукой женщина показала в сторону дальних мостков, – рубаха на траве валяется, вся в семени чужом. Жуть. Ее только к сумеркам нашли.