– Там! – говорит он, указывая на тёмный коридор с неоновой подсветкой. Я следую за ним, стараясь не приближаться слишком близко, но и не отставать.

В туалете нахожу салфетки и смачиваю их водой. Парень, словно измождённый, медленно съезжает спиной по стене и усаживается прямо на пол. Пальцем осторожно касаюсь его брови, чтобы нащупать рану, и замечаю, как мышцы его лица напрягаются. Я вижу, как он сдерживает боль, но она всё равно просачивается сквозь каждое движение, каждый взгляд.

– Сейчас промою рану, будет больно, – говорю я, поднося влажную салфетку к его лицу. Он только кивает в ответ и закрывает глаза. Стараюсь действовать как можно аккуратнее, но каждый раз, когда касаюсь его кожи, он морщится. Я ощущаю его напряжение, и это заставляет меня нервничать ещё больше.

– Спасибо, – неожиданно для самой себя произношу я вслух, голос мой звучит мягче, чем я ожидала.

Вдруг нас прерывает недовольный голос девушки, стоящей в дверях:

– Это женский туалет! – она держится за дверь, стараясь не упасть.

– Закрой дверь с обратной стороны! – строго говорю я, удивляясь собственной резкости. Она фыркает, но, не желая спорить, захлопывает дверь. Я чувствую, как внутри меня поднимается волна раздражения, но тут же гашу её.

– Ого! Ты такая властная. Хотя я уже ничему не удивляюсь после всего произошедшего, – усмехаясь, парень опускает взгляд. – Тебе не за что меня благодарить. Этого не должно было произойти, – добавляет он, немного помедлив. – Это я должен извиняться за своего брата. Как я тебе уже говорил, с братьями и сёстрами иногда очень сложно.

Я только киваю в ответ, чувствуя, что слова застревают у меня в горле.

– У тебя такие глаза… Они мне напоминают одного человека, – неожиданно, с явным интересом, он смотрит на меня, будто пытаясь разгадать что-то в моём взгляде.

– Кого? – убирая руки от его лица, я встречаю его пристальный взгляд. Один его глаз залит кровью от удара, и это зрелище заставляет меня почувствовать необъяснимую жалость.

– Того, кого я очень любил, – печально усмехается он. – Да и люблю. Не понимаю, почему о умерших говорят “любил” в прошедшем времени. Ведь наша любовь к ним не исчезает только потому, что они ушли, – в его глазах мелькает боль, и он закрывает их, проводя рукой по волосам, немного взъерошивая их, пытаясь скрыть эмоции и вновь вернуть на лицо привычное спокойствие.

– Согласна, – коротко киваю я. – Больно? – парень снова резко морщится, когда я начинаю промывать его губу.

– Не так сильно, как хотелось бы. Даже не заглушает боль внутри, – он касается рукой своей груди, после чего его пальцы слегка касаются моей щеки, вызывая у меня мурашки по телу. – Это твоя кровь?

– Нет.

Он только кивает в ответ. Помолчав немного, я решаюсь продолжить:

– Время должно помочь залечить раны – как внешние, так и внутренние. – Немного подумав, добавляю: – Я верю в это. Иначе мы все просто утонем в своём горе.

Я словно говорю это самой себе, пытаясь убедить, что надежда всё ещё существует, что всё не потеряно и что время действительно способно исцелить.

– Я уже не так в этом уверен, – грустно произносит он, опуская взгляд на свои руки. – Потому что я потерялся, в самом прямом смысле. Болит уже слишком долго. Думаю, некоторые раны просто не залечить, особенно те, которые наносишь себе сам, – в его голосе слышится тяжесть, словно он давно несёт этот груз.

– Нужно уметь себя прощать. Иначе вся жизнь превратится в беспросветную тьму, которая поглотит всё, даже то хорошее, что могло бы быть и обязательно ещё будет у вас, – стараюсь приободрить его, хотя сама ощущаю, как мои слова звучат пусто, будто я сомневаюсь в их правдивости.