Фу, было в этом что-то… очень некрасивое.

Я его наказала! За то что… За то, что наживался на людях. Вот!

Ладно, если с работой, допустим, проблем не будет, то что с остальным?

Антон вообще за кого меня считает?

Ясно, что у меня был культурный шок и не смогла ему противостоять.

Но он ведь не имел права меня выгонять? Квартира у нас куплена в браке, совместная собственность. Машины тоже. Коттедж он начал строить тоже после свадьбы – лето, престиж, все такое…

Меня все это мало волновало. Меня волновала наша дочь!

Ее я должна забрать! Я мать, в конце концов! И хорошая мать! А он…

Нет, Антон, конечно, любил Сашульку, но времени с ней проводил очень мало. Ни разу не гулял, даже если я по каким-то причинам не могла пойти. Ни разу не был с ней в парке, или в игровых комнатах. Он и на море предлагал поехать без Сашули! А когда я стала настаивать, пригрозил, что вообще поедет один.

И поехал.

Тогда мне казалось это справедливым. Он много работал, ему надо отдохнуть.

Как будто я дома мало работала! Двадцать четыре часа с ребенком!

Он и няню-то мне предложил всего месяц назад!

И тут до меня доходит – а что, если он предложил взять для меня помощницу, потому что знал, что избавится от меня? Заранее все просчитал?

Нет, я наверное просто схожу с ума...

Господи…

Раздается деликатный стук.

Деликатный?

- Василиса… Ты там жива?
  

                                                                                         ***

Я прочищаю горло, но ответить не в состоянии.

Блин… это же все равно, что занято кричать. Какой стыд.

- Василиса, я жду еще три минуты, потом зайду.

Он зайдет. Я прекрасно это знаю.

Хорошо, что тут есть раковина и зеркало.

 Ой нет. Плохо. Очень плохо.

Смотрю на себя и понимаю, что я сейчас как сестренка той Богини из обезьянника, только чуть помладше. Или… как дочка.

 Лицо все опухшее. Под одним глазом фингал, под другим – скула почти фиолетовая. Нос распух от слез, губы обкусаны. Все лицо в потекшей косметике и грязи.

И Корсаков видел меня такую красивую!

Господи, помоги мне!

Мамочки мои…

А, собственно, что такого?

После того, что он в принципе видел меня тут, в отделении полиции, в обезьяннике…

 Уверена, моё разукрашенное, грязное лицо - это последнее, на что он обратил внимание…

Беру мыло, намыливаю сначала руки, смываю грязь, потом начинаю аккуратно тереть щеки. Больно. Но делать нечего. Не могу же я выйти к нему такой раскрасавицей?

И, собственно, почему именно к нему? Вообще выйти к людям с таким лицом, это…

Дверь открывается.

Как? Мне казалось, я закрыла?

Это уже не важно.

Бывший босс стоит в проеме, опираясь на дверной косяк. Смотрит на меня в зеркало.

Утешаю себя тем, что выгляжу чуть поприличнее. Смыла грязь и косметику.

- Как ты?

Странно.

 Мне казалось, что, когда я на него работала он все время говорил мне «вы» и называл по имени отчеству. Только один раз перешел на «ты», тогда в ресторане, когда мы обсуждали итальянский язык, и французский Лазурный берег.

Потом все вернулось на круги своя – Василиса Викторовна, и «вы».

Нет, вру… Когда он выгонял меня с работы с «волчьим билетом» - обещая, что меня больше ни одна приличная контора не возьмет, он тоже сказал мне «ты».

Но об этом лучше не вспоминать.

Почему же сейчас он снова мне «тыкал»?

Господи, Василиса Викторовна! Ответ простой! Тогда ты была девушкой из приличной семьи с высшим образованием и красным дипломом! А сейчас ты клиентка обезьянника, которую нашли на улице в непотребном виде.

Поэтому он тебе и «тыкает»!

- Вася… Ну, простите, Василиса Викторовна. – ухмыляется, а я опускаю голову, потому что дико краснею. – Ты… вы в порядке.