И тут меня словно прорывает! Я начинаю плакать.

Нет. Не плакать! Реветь белугой!

Как Сашка, дочка моя ревет.

Странно при всей ненависти к Александру Корсакову назвать дочь Александрой, да? Но Шурой звали мою любимую бабушку! Так что… Я не думала о нем, когда давала имя своей дочери!

Я вытираю слезы руками, не замечая, что на них грязь, и вся эта грязь остается на моем лице, всхлипываю, чувствуя, что вот-вот мое состояние станет еще более плачевным. Просто по ногам потечет.

Господи, за что ты меня так наказываешь? За что?

- Вы че над девкой глумитесь? Совсем опиздоумели, твари легавые? Ее, бедную, мало что хором выебли, так вы еще ей пописать не даете! Я завтра, суки, в ООН напишу! И в Гаагский суд! Я вас всех натяну!

- Закройся, Богиня! Еще раз услышу…

- Выпустите Орлову, немедленно. – голос Корсакова словно пускает ток по венам. Глубокий бархатный низкий баритон с хрипотцой. Почти бас.

Подобострастный сотрудник органов подскакивает, начинает греметь ключами, потом хватает меня за локоть и выволакивает в коридор.

- Нежнее, товарищ капитан, мы же не хотим, чтобы эта ваша… Богиня, написала в ООН, правда? – я неожиданно для себя вижу лучики счастья вокруг его глаз.

Он смотрит на меня… с теплотой, что ли? Или просто издевается?

Мне хочется умереть. В который раз за вечер.

- Ты, деваха, не говори им ничего! Пописай, а потом требуй адвоката! Это не тебя сюда сажать должны, а тех, кто тебя оприходовал.

Я не могу двинутся с места, кажется, я сделаю шаг и… опозорюсь. Меня колотит противная мелкая дрожь.

Корсаков сурово смотрит на сотрудников полиции, стоявших в коридоре.

- Откуда информация о том, что девушку изнасиловали? – буквально рычит он.

- Да это… хм… Александр Николаевич, это Богиня сочиняет. Никто ее не насиловал… наверное…

- Василиса? – он поворачивается ко мне, стрельнув масляным взглядом, делает шаг, я вдыхаю аромат его одеколона и меня ведет. Я понимаю, что теряю сознание.

Краем глаза я успеваю увидеть ту, которую полицейский называл Богиней.

Она реально выглядит как божество. Помоечное божество. Рыжие кудри, обрамляют одутловатое, спитое, синюшное лицо. Губы вывернуты как пельмени, накрашены ярко красной помадой. Веки густо замазаны синим. Свои брови выщипаны, и нарисованы прямые, черные.

Сразу ясно, что Богиня алкоголичка со стажем.

 Хотя одета она странно для алкашки - ярко алое пальто, правда, очень потрепанное, в каких-то диких заплатках, перчатки с обрезанными пальцами.  На голове у нее водружена шляпка с вуалеткой! Да-да! Бордовая шляпка с черной вуалеткой! Конечно, тоже совсем не новая. А на ногах – лаковые сапоги на какой-то чудовищной платформе. Классическая бабка-фрик!

Богиня…

Почему-то подумалось перед тем, как провалиться в забытье – я ведь тоже могу скатиться вот до такого состояния.

Мне кажется, я упаду на пол. Но я падаю прямо в объятия главы холдинга «АК-Корпорэйшн».

                                                                          ***

Словно сквозь вату до меня доносится:

- Мать вашу за ногу, где у вас тут…? Только нормальное помещение покажите, для сотрудников, а не для…

Он кажется мне большим. Очень большим. И очень теплым. Нет, не кажется, он такой и есть!

И руки у него такие… крепкие. Я, наверное, совсем ничего не соображаю, потому что чувствую, как сживаю его бицепс, провожу ладонью.

Мне очень нравится. И вообще – хорошо бы остаться тут навсегда.

Я помню, что у Антона руки гораздо слабее. И сам Антон меньше. Хотя, мне всегда нравилось, что мой муж именно такой, среднего роста, фигура стандартная – не Аполлон, и ладно. Зато весь мой. Был.