Я вытираю слезы руками, не замечая, что на них грязь, и вся эта грязь остается на моем лице, всхлипываю, чувствуя, что вот-вот мое состояние станет еще более плачевным. Просто по ногам потечет.


Господи, за что ты меня так наказываешь? За что?


– Вы че над девкой глумитесь? Совсем опиздоумели, твари легавые? Ее, бедную, мало что хором выебли, так вы еще ей пописать не даете! Я завтра, суки, в ООН напишу! И в Гаагский суд! Я вас всех натяну!


– Закройся, Богиня! Еще раз услышу…


– Выпустите Орлову, немедленно, – голос Корсакова словно пускает ток по венам. Глубокий бархатный низкий баритон с хрипотцой. Почти бас.


Подобострастный сотрудник органов подскакивает, начинает греметь ключами, потом хватает меня за локоть и выволакивает в коридор.


– Нежнее, товарищ капитан, мы же не хотим, чтобы эта ваша… Богиня, написала в ООН, правда? – я неожиданно для себя вижу лучики счастья вокруг его глаз.


Он смотрит на меня… с теплотой, что ли? Или просто издевается?


Мне хочется умереть. В который раз за вечер.


– Ты, деваха, не говори им ничего! Пописай, а потом требуй адвоката! Это не тебя сюда сажать должны, а тех, кто тебя оприходовал.


Я не могу двинуться с места, кажется, я сделаю шаг и… опозорюсь. Меня колотит противная мелкая дрожь.


Корсаков сурово смотрит на сотрудников полиции, стоящих в коридоре.


– Откуда информация о том, что девушку изнасиловали? – буквально рычит он.


– Да это… хм… Александр Николаевич, это Богиня сочиняет. Никто ее не насиловал… наверное…


– Василиса? – он поворачивается ко мне, стрельнув масляным взглядом, делает шаг, я вдыхаю аромат его одеколона, и меня ведет. Я понимаю, что теряю сознание.


Краем глаза я успеваю увидеть ту, которую полицейский называл Богиней.


Она реально выглядит как божество. Помоечное божество. Рыжие кудри обрамляют одутловатое, спитое, синюшное лицо. Губы вывернуты как пельмени, накрашены ярко-красной помадой. Веки густо замазаны синим. Свои брови выщипаны и нарисованы прямые, черные.


Сразу ясно, что Богиня – алкоголичка со стажем.


Хотя одета она странно для алкашки – ярко-алое пальто, правда, очень потрепанное, в каких-то диких заплатках, перчатки с обрезанными пальцами. На голове у нее водружена шляпка с вуалеткой! Да-да! Бордовая шляпка с черной вуалеткой! Конечно, тоже совсем не новая. А на ногах – лаковые сапоги на какой-то чудовищной платформе. Классическая бабка-фрик!


Богиня…


Почему-то подумалось перед тем, как провалиться в забытье – я ведь тоже могу скатиться вот до такого состояния.


Мне казалось, я упаду на пол. Но я падаю прямо в объятия главы холдинга «АК-Корпорэйшн».


***


Словно сквозь вату до меня доносится:


– Мать вашу за ногу, где у вас тут?.. Только нормальное помещение покажите, для сотрудников, а не для…


Он кажется мне большим. Очень большим. И очень теплым. Нет, не кажется, он такой и есть!


И руки у него такие… крепкие. Я, наверное, совсем ничего не соображаю, потому что чувствую, как сжимаю его бицепс, провожу ладонью.


Мне очень нравится. И вообще – хорошо бы остаться тут навсегда.


Я помню, что у Антона руки гораздо слабее. И сам Антон меньше. Хотя мне всегда нравилось, что мой муж именно такой, среднего роста, фигура стандартная – не Аполлон, и ладно. Зато весь мой. Был.


А Корсар очень высокий, с ним можно надеть шпильку хоть пятнадцать сантиметров, и все равно будешь ему по плечо! Это мы проходили.


Если бы он не был таким гадом и мошенником…


Господи, о чем я только думаю? Идиотка. Глупая гусыня…


А он тем временем тащит меня по коридору. Куда?


Он словно отвечает на мой невысказанный вопрос.


– Сейчас, малышка, все будет хорошо. Обещаю, найду тварей, которые посмели к тебе прикоснуться. Землю жрать будут.