На обложку тетрадки пошла самая лучшая, присланная тётей Зиной из Болгарии переводная картинка с за́мком, увитым розами. Под ней Маруся написала цветными карандашами «Богу от Маруси». Тетрадочку ту прятала даже от бабушки, полагая, что это её личное дело с Богом, который был уже не только бабушкиным, но и Марусиным.

Потом Маруся готовилась стать пионеркой, и от Бога пришлось отказаться. Иначе было никак. Пионервожатая прямо спросила: ты в бога веришь? И так при этом презрительно скривилась, что Маруся, не задумываясь, помотала головой и даже прыснула, мол, глупости спрашивают. Уже после, когда ей повязали новенький красный галстук, Маруся привычно прошептала: «Слава тебе Гос…» и осеклась, не услышал ли кто. Шла домой, и почему-то радости уже не было. Вспомнила, как бабушка говорила: «Пётр трижды отрёкся от Христа и был им прощён». А она не отрекалась. Подумаешь, соврала. Простит, наверное.

Маруся повеселела и, подходя к парадной, оглянулась по сторонам и сказала: «Господи, прости, что вожатую обманула». И добавила с чувством: «Я тебя никогда не предам, не бойся!»

***

Мама и бабушка часто говорили: «Зачем они эту денежную реформу устроили?» или: «Разве они знают, какая завтра будет погода? Врут всё, дождь идёт, а они говорят: облачно с прояснениями». Эти разнообразные они постоянно вмешивались в жизнь, что-то неожиданно меняя, обещая, приказывая. Хорошего от них никто не ждал. Даже папа, который старался помалкивать, один раз всё же вскричал: «Что они там все, обалдели, что ли?! Последний день пусковых испытаний, а они всех на уборку!», но потом махнул рукой и сказал непонятное: «Всё равно в доке два месяца стоять», – и уехал в Волосово убирать картошку. А был конец октября, морозцы прихватывали, и Маруся поняла, что они опоздали и картошку соберут мороженую.

Бедные они, толком ничего не могут, всё переделывают по несколько раз, всюду опаздывают. И от стыда врут без конца. Мол, досрочно сдали дом, а там ни пола, ни дверей. Или вот лозунг в школе висел: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» Но в магазинах пусто, какой там коммунизм…

Сама Маруся этих людей никогда не видела. Где-то они сидят за тремя заборами и только указания всем дают. Потому что, кого ни спросишь, отчего всё так получилось, ответ один: нам приказали. Эти, которые на виду, получаются ни в чём не виноватые. А до тех, главных, не добраться нипочём.

Мама один раз письмо написала о протечках в квартире, и письмо это направила сразу в три адреса – так её научили на работе, чтобы вопрос был на контроле. Вот уже третий год она отовсюду получает ответы и подшивает их в коричневую папку. Потолок так и стоит с рыжими пятнами, а весной, как снег начинает таять, набухает тёмной водой, и бабушка подставляет тазы.

Один раз мама с папой спорили на кухне. Папа кричал, что во всём виноваты тунеядцы и пьяницы, а мама возражала, ссылаясь на нерадивость начальников. Вошла бабушка со словами: «Рыба тухнет с головы», и все замолчали.

При чём здесь рыба?

Маруся возвращалась домой с литровым алюминиевым бидончиком молока и никак не могла придумать, что сказать дома. То, что кассирша её обманула, она поняла сразу, лишь увидев в коричневой плоской тарелке кучку мелких монет. Молоко стоит двадцать восемь копеек, значит, сдача с рубля – семьдесят две копейки. В тарелке меньше, это она определила сразу, а, взглянув повнимательнее, уточнила для себя: на десять копеек меньше.