Иуда выслушал проповедь вместе со всеми, вздохнул чему-то своему, пощупал сумку на боку, будто проверяя, не украли ли чего пока он слушал, и собрался было уходить, как селянин, принимавший их, остановил его.

– Разъясни мне, если ты его ученик, разве можно царство небесное на земле основать?

– Учитель наш считает, что можно.

– Неужели он верит, что волк может протянуть лапу овце в знак мира? Смешно даже.

– Вот он и толкует вам, глупым, – осерчал Иуда, – что все мы человеки, а волками или овцами уже сами делаемся.

Селянин задумался, а Иуда, потоптавшись рядом, со вздохом спросил:

– Может, ты укажешь богатый и приветливый дом, где можно попросить кусок хлеба в дальнюю дорогу?

– Пойдем, я тебе дам сыра…

Иуда торопливо кивнул и направился с хозяином обратно в дом.

3

Путники, сидя на белесых камнях, что в изобилии родила местная земля, привычно поджидая отставших.

– Можно идти, – весело прокричал Иуда еще издали, показывая на разбухший мешок на поясе.

– Подождем еще. Учителя позвали в дом.

– Еды дать? – обрадовался Иуда.

– Нет, кто-то у них болен.

– Может, после дадут, – с надеждой проговорил Иуда, усаживаясь рядом.

В это время бедно одетая, немолодая женщина привела проповедника в один из многих похожих друг на друга домов. Каменное строение с черным проемом двери и узкими окнами-щелями, с убогой жадностью уцепившись за землю, униженно и просяще стояло перед ним. Женщина услужливо пропустила гостя вперед и он, шагнув внутрь, оказался в небольшой комнате с тяжелыми запахами испарений от нескольких коз за тонкой перегородкой. У стены, на топчане, лежал закутанный в одеяло юноша с бледным лицом. У изголовья и у ног его, прямо на земляном полу, сидело двое мужчин, один из них уронив голову на руки. Гость поздоровался и, внимательно оглядев обоих, подошел к согбенному человеку.

– Распрямись, отец. Велика твоя скорбь, но отчаяние лишь усугубляет его.

– Откуда ты знаешь, что я отец? – удивился человек.

– Просто горе его самое большое в этом доме.

– Да, – сказал отец, – моему сыну плохо и становится хуже, кажется, проклятье легло на него.

– Кара на них пала, – подал голос второй. – И я предупреждал их об этом…

– За что? – спросил человек со спокойствием в голосе.

– Гордыни много, не по летам и не по силам.

– Не всегда нам ведомо, что от чего происходит, потому не стоит судить поспешно, – возразил гость.

Женщина при последних словах, будто сбросив оцепенение, захлопотала. Закружилась по комнате, стараясь отыскать гостю место получше.

– Не беспокойся, мать, – остановил он ее, – мне и так удобно.

– Эх, судьбу обмануть вознамерились, – вновь заговорил второй. – Готовы любого уже позвать. Как бы хуже не сделалось. Говорю вам: кара это свыше за его своеволие и дерзость. А я предупреждал не раз…

– И в чем она, его дерзость? – спросил пришелец.

– От молодости ему кажется, что он способен на все. Спорит со мной, спорит с другими. Доспорился… А я предупреждал.

– Спор для молодости не порок, а свидетельство неравнодушия. Спорит, значит хочет дела! Так найдите ему достойное дело. И в болезни нет божьей кары! – властно произнес гость.

Он подошел к постели больного и, неожиданно улыбнувшись, спросил:

– А ведь тебе сейчас стало легче, не правда ли?

Их взгляды встретились: ласковые глаза пришельца и удивленные от происходящего глаза подростка. Бледное, продолговатое лицо больного смягчилось, губы дрогнули и сами нежданно распахнулись в улыбке:

– Да…

– Это напраслина, будто на тебе кара… Наверное, тебе нравится какая-нибудь девушка. Сколько ей лет? – спросил гость.

Юноша смутился, но сказал честно:

– Шестнадцать.