Солнышко приятно ласкало лицо. Верочка, расслабившись под его весенним магическим воздействием, закрыла глаза. Она сидела на лавочке перед домом родителей – в животе отдавались толчки ребёнка.

– Сынку не терпится появиться на свет, – подумала Верочка и поменяла положение тела – толчки несколько затихли. Отставив назад руки, подставив веселому зайчику огромный арбуз живота, она наслаждалась, пожалуй, первым таким ясным днём после затянувшейся дождливой весны. В открытую дверь комнаты «тарелка» доносила слова марша: «Броня крепка и танки наши быстры…» От сковавшей неги и следующей за музыкой успокаивающей тирады диктора Верочка на мгновение провалилась. Рука во сне надломилась – её больно качнуло на сучок старой алычи, под сенью которой приткнулась потемневшая зимней сыростью лавочка.

– Как старая лошадь в стойле, – обругала себя Верочка проснувшись, потирая засаднивший бок. На уклоне улицы, за несколько домов ниже, жила Натела – жена колхозного бригадира Реваза, тоже на сносях, с небольшой разницей в сроках беременности. Натела носила второго ребёнка – первой была девочка. Её муж бредил мальчиком. К ней-то Верочка и отправилась в гости. Натела нежилась на лавочке во дворе под хурмой – выглядела уставшей, подавленной, беленькое миловидное лицо подурнело. Ей тяжело давались последние дни ожидания. С появлением Верочки Натела воспряла духом, доброжелательно улыбнувшись подруге.

– Какой замечательный день сегодня! – произнесла с состраданием Верочка, прильнув к её щеке, – устала, милая моя, потерпи – немного нам осталось.

– Ох, Верико, хотя бы мальчик – третьего я, боюсь, не выношу. Ослабела совсем. И Резо извёлся, по работе никуда далеко не ездит – болеет за меня. А как ты, Верико? – взяла она руку Верочки в свою.

– Да ничего, всё проходит штатно, как говорит мой капитан. Громит меня изнутри, рвётся на свет божий.

– Повезло тебе, Верико, с мужем. Его родители русские – какие душевные люди. Муж твой мягкий, а как дисциплину на заставе держит. Любят его солдаты – все знаем…

– А другие русские хуже? – улыбнулась Верочка, зная её отношение к русскому пьющему контингенту.

– Нет, нет, я не об этом… все хорошие. Родители русские, а грамотнее нас говорят по-грузински – интеллигенты.

К ним подошла свекруха Нателы – вся в чёрном – не сняла ещё траур по убитому месяц назад в перестрелке брату. Местное ополчение помогало в зачистке леса пограничникам. Она осторожно присела на лавочку с краю от них.

– Что гаварит началство? – с сильным акцентом обратилась она к Верочке. – Будит вайна или не будит? Радиво все хараше, а чемо дзма любимый погиб? Утхари чеми, Верико, скажи мне… Три швило у менья, савсем баюсь. Как жить далше?!

– Не бойтесь, Маквала деида. Ну гешиниа, – дополнила Верочка по-грузински для большей убедительности. – Наш Великий земляк не позволит начаться войне.

– Камарджобат, – как из-под земли вынырнула к ним, поздоровавшись, любопытная соседка.

Услышав тему разговора, она продолжила по-русски.

– Все гаварят: будит вайна. Вайме, Анзори привезли дамой убитой. Пять месяц служил всего. Ево атец жить типер не хочит – сам устроил сюда службу, лучше хател – адин сын, – закончила она эмоциональную тираду.

Верочка привыкла к вопросам местных жителей – оплот и защиту они искали у русских. На многие вопросы большой и малой политики она давала ответ, по простоте душевной открывая посторонним людям все домашние разговоры.

– Что мне вам сказать? – вздохнула тяжело Верочка, – сами видите, как тяжело на границе, но наверху почему-то не шевелятся – все толкуют о провокации. Боятся после «Пакта о ненападении» любого значительного перемещения войск.