– Он мужественный и красивый, вот ты и смотришь на него, а еще, он почти обнаженный сейчас. К тому же, ты не росла вместе с ним, он хоть и твой брат, но для тебя он сейчас, как чужой мужчина. Это зов природы, ничего более.

– Зов природы? – переспросила Инга.

– Да, это так называется. У тебя не было парня? Ты не целовалась?

– Нет, не целовалась. А ты?

– Я целовалась и обнималась с парнем из нашего класса. Тебе уже пятнадцать и ты можешь тоже попробовать, пора уже.

– Я даже не знаю… все мои подруги встречаются с парнями, а я нет. У меня и времени не было на это, то музыкальная школа, то художественный кружок, то дома играю на гитаре, то пою. Я так хочу, чтобы у меня тоже был парень, я хочу его любить, гулять с ним за ручку и целоваться.

– У тебя есть шанс здесь с парнем познакомиться на танцах, можешь и погулять с ним и с нами. Я с Сашей встречаюсь, мы можем вместе посидеть с вами где-нибудь.

– А родители знают?

– Да, знают. Алька с ним поговорил, чтобы он не трогал меня до свадьбы.

– Ты за него замуж собралась?

– На следующий год, когда школу закончу.

– И что, вы не делали ничего кроме поцелуев?

– Не скажу, вдруг проболтаешься.

– Кому?

– Да мало ли.

Инга лежала на диване, перелистывая книжку, по радио пели песню, и она невольно вслушивалась в слова:

– У беды глаза зеленые,

Не простят, не пощадят,

С головой иду склоненною,

Виноватый взгляд,

В поле ласковое выйду я

И заплачу над собой,

Кто же боль такую выдумал

И за что мне эта боль?

«Кажется, это Валентина Толкунова», – определила Инга по голосу и манере исполнения. Она начала подпевать, но лежа петь было неудобно. Тогда Инга села на диване, поджав ноги, и запела, вслушиваясь в знакомую мелодию скорее предугадывая слова песни, чем зная их. У нее была великолепная память, которая позволяла запоминать стихи с первого прочтения и слова песни она тоже запоминала, спев пару раз вместе с исполнителем.

Вошла Ирма и, улыбнувшись, села рядом:

– Красивая песня, ты так душевно поешь.

– Да, мне тоже понравилась, я ее слышала раньше.

– Я думала ты только на английском поешь, а ты и народные тоже знаешь.

– Просто понравилась она мне. А ты поешь?

– Нет, у меня ни слуха, ни голоса.

– Ну, значит, другие таланты есть, – улыбнулась Инга.

– Да, я хорошо готовлю. Ты пойдешь с нами сегодня гулять вечером? Саша придет, можем прогуляться, там тобой ребята местные интересуются, хотят пообщаться, гитару возьмут, посидим на лавочке. Алька с Эльзой тоже будут, он сказал, чтобы ты никуда не отлучалась.

– Можно пойти, я только в душ сейчас схожу.

Инга вышла из душа и стояла на улице, просушивая полотенцем мокрые волосы. Было тепло, и волосы сохли быстро. Она смотрела на заходящее солнце и тихо мурлыкала себе под нос:

Ночи, ночи раскаленные

Сон-травою шелестят,

И беды глаза зеленые

Неотступные глядят…

За спиной послышался тихий свист и мужской голос позвал:

– Шизгара.

Резко обернувшись, она увидела за забором голову зеленоглазого парня, который приезжал вчера на танцы вместе с друзьями. Он стоял, держась руками за забор, и разглядывал Ингу.

– У тебя красивые глаза, как небо над головой.

– Что, только разглядел?

– Ты в очках была, когда я первый раз тебя увидел, а вчера было темно.

– Насмотрелся?

– Нет, вечность бы в них смотрел.

– Ох, язык у тебя, больно сладкий, аж тошнит.

– А у тебя острый, как бритва.

– Скажи спасибо, что разговариваю с тобой, несмотря на запрет.

– Спасибо. А почему ты не «Шизгару» сейчас пела?

– Не хочу! Вот, привязалась эта песня, сон-трава, по радио ее услышала.

– Да, бывает такое, у меня тоже часто в голове что-то звучит, и я напеваю.