Не знаю… я так запуталась, что и не разобраться. Внутри клокочет обида, скребётся острыми когтями боль, потому мысли и ощущения путаются, сплетаясь в какой-то гротескный комок.
Мы с Сашей так давно познакомились, что, казалось, это будет длиться вечно. Я влюбилась с первого взгляда – в такого правильного, целеустремлённого, амбициозного. Он был совсем не похож на тех мальчиков, которые обращали на меня внимание, и это подкупило. Ну, или, возможно, в пятнадцать у меня просто не было в голове мозгов, вот и повелась чёрт пойми на что.
Мы поженились, едва мне исполнилось восемнадцать, до этого ходили, держась за ручки, и изредка целовались. Такие трогательные, молодые. Хотя родители, друзья и просто случайные знакомые убеждали, что нельзя торопиться. Обещали, что пожалею… да только умею ли я кого-то слушать? В итоге да, пожалела, но далеко не сразу.
Сначала у нас было всё хорошо – мне казалось, мы действительно любили друг друга, наслаждаясь острым счастьем, царящим вокруг. Когда всё начало рушиться? Когда наша семья превратилась в фикцию, мыльный пузырь? Эх, знать бы ответы на эти вопросы, но у меня не получается их найти.
От вязких мыслей и пятого по счёту бокала вина меня отвлекает звонок в дверь. Никого не хочу видеть, абсолютно. Пусть катятся ко всем чертям эти гости. Звонок не утихает, словно стоящий за дверью на сто процентов уверен, что я дома. Только один человек может так настойчиво требовать моего внимания.
Нащупываю рукой пульт, навожу на плазму, висящую на стене, и активирую видео с домофона. Так и есть. Мама.
Эту женщину бессмысленно игнорировать, потому что, не открой я сейчас, она взломает дверь, поставит на уши всех соседей, вызовет полицию, и уже через пару часов окрестность будут прочёсывать со сворой собак на поводках. Наверное, пыталась до меня дозвониться, но из-за погибшего мобильного так ничего у неё и не вышло, вот и всполошилась, беспокойная женщина, на месте ей не сидится.
Спрыгиваю с подоконника, нажимаю в коридоре кнопку, открывающую ворота, потому что ужасно лень выходить на улицу. Оглядываюсь вокруг себя, а устроенный накануне мною лично бардак в утреннем свете, заливающем кухню, кажется ещё грандиознее. Кажется, я перебила к чертям абсолютно все тарелки, которые имелись в доме. Да и вообще всё, что можно было, я раскрошила о стены, да о Сашу. При воспоминаниях о том, как пригибался и падал на пол, точно война началась, принимаюсь смеяться. Это нездоровый смех – истерический, надрывный, но ничего не могу с собой поделать.
– Ася? – спрашивает мама, возникая на пороге.
На ней, как всегда, самый красивый костюм из возможных. Белый, льняной, идеально отутюженный, а длинные светлые волосы собраны в замысловатую причёску. Она идеальная, всегда была такой. Мама – из тех женщин, на которых стремятся быть похожими во многих смыслах.
– Мама? – вторю, наблюдая, как вытягивается её лицо, когда она смотрит на усыпанный черепками пол кухни.
– Асенька, я, конечно, никогда не лезу не в своё дело, но что случилось? Телефон молчит, Саша трубку не берёт, здесь бардак…
Обводит холёной рукой с идеальным маникюром комнату, не находя слов, чтобы выразить по этому поводу мнение.
– Вот так мама, выглядит, развод. Красиво, да?
Она морщится, но по глазам вижу – слово “развод” обрадовало её. Чувствую, сегодня вечером они с отцом напьются, и будут плясать джигу, отмечая это знаменательное событие.
– Дочь, но есть же и более цивилизованные методы, не обязательно разбивать фарфоровые сервизы.
– Не обязательно, но очень хотелось.
Она хмыкает, пожимает плечами и аккуратно переступает через горку фаянсовых черепков, бывших ещё вчера любимой чашкой моего мужа. Так ему и надо, пусть теперь сам себе всё покупает, придурок.