Любой нормальный человек должен был бы смутиться в этот момент, но Терехов по-видимому просто не знает о существовании подобной эмоции. Лишь глазами своими голубыми нагло сверкает на меня.
– Да, понравились, особенно одна…– повторяет за мной с издевкой, – Но не в контексте круга общения для моей собственной жены. Так понятней? – мягко и одновременно безапелляционно произносит.
Я молча багровею, пока он продолжает развивать свою мысль.
– Если так хочется увидеться, то пожалуйста. Пусть приходят к нам, пьют чай, сплетничают. Можете, так и быть, пройтись по магазинам, сходить в театр, если тебе такое интересно. Но никаких клубов, ресторанов, ночевок, палаток и чьих-нибудь дач, – отрезает.
О, как много резкостей хочется наговорить в ответ, но я беру себя в руки и пытаюсь сгладить углы. В конце концов, мне еще непонятно сколько жить с этим невыносимым человеком.
– Если ты так настроен из-за вчерашнего вечера, то я не отвечаю за действия своих друзей, и у меня своя голова на плечах. Кажется, я вчера себя вполне достойно вела, – стараюсь говорить спокойно, но все равно звучу слишком взволнованно.
– Может ты просто накануне свадьбы достойно себя вела, – пожимает плечами Булат, – откуда мне знать?
– А какой в этом был смысл, кроме того, что я принципе всегда так себя веду? – не понимаю.
Булат суживает глаза, прежде чем ответить. Встает с кресла, подходит к бару и достает оттуда пачку сигарет.
– Не против? Я открою балкон, – спрашивает, чиркая зажигалкой.
Поджимаю губы. Я, конечно, против, но это не было похоже на реальный вопрос.
Терехов распахивает настежь балконную дверь, впуская в спальню ночную прохладу, и становится в проеме, опираясь плечом о пластиковый косяк.
– Может Дадуров тебя зашил, думая, что мне важно, чтобы ты была целкой, а ты работу хирурга портить не хотела. Да и похмелье такое себе украшение для невесты. Вот и сидела тише воды – ниже травы, – предполагает будничным тоном и делает глубокую затяжку, тяжело смотря на меня.
Если до его слов меня лихорадило жаром, то теперь обдает ледяным холодом. Даже зубы стучат.
– Как ты вообще додумался до такой мерзости? – шиплю, не веря собственным ушам.
– Как раз вчерашний вечер надоумил, моя скромная, благоразумная жена, – с сарказмом хмыкает Терехов и отклоняется спиной назад, чтобы выпустить из легких дым на улицу.
– Считаешь, что я шлюха? Боишься, что буду тебе изменять?! – невольно повышая тон, сжимая пальцы в кулаки от бессильной ярости.
Это не просто оскорбительно… это…Боже, я даже слов подобрать не могу! Какая же все-таки циничная сволочь мой благоверный!
– Я не хочу ни растить рога на лбу, ни тем более чужих детей. Так что бояться надо будет тебе, Наташа, если ты до этого додумаешься, – обманчиво ровно произносит Булат, но его взгляд при этом мгновенно леденеет.
И эта угроза царапает не меньше, чем вся чушь, которую он успел произнести до этого.
О каком равноправии и уважении он вообще говорил в самом начале?! Да это же тоже самое, что было у меня раньше, и от чего я так мечтала сбежать, достигнув восемнадцати лет!
Та же унизительная тюрьма, что была и в доме моего дяди, только стелет Булат помягче. Пока…
– А ты? – спрашиваю с вызовом.
– Что "я"? – будто не понимает.
– Собираешься хранить мне верность?! Что-то не верится…– вкладываю в свои слова столько яда, сколько вообще могу.
– Я буду жить, как и жил, – произносит Терехов вкрадчиво, в упор смотря мне в глаза.
Словно точку ставя в этом ужасном разговоре.
Затушив окурок в пепельнице, захлопывает балконную дверь и медленно направляется ко мне.
Инстинктивно вжимаюсь в кресло, наблюдая за ним. От ярости и беспомощности в груди клокочет все. Горло будто удавкой перехватывает. Лицо начинает пылать.