– Вам не понять, – прошептала она.

Ему страстно хотелось приблизиться к ней, заключить ее в свои объятия, заверить, что все будет хорошо, но он не осмелился. Уныние, которое прочитывалось в ее позе, выражало ужасное замешательство, охватившее ее. Лучше предоставить ей возможность самой разобраться в своей душе.

– Может, я все-таки смогу понять. Почему бы тебе не попытаться рассказать мне?

Она снова посмотрела ему в лицо, в ее зеленых глазах отражалось обвинение. Он поспешно добавил:

– Не как конгрессмену Деверексу. Объясни мне как Даксу.

Она, напряженная, ссутулившаяся, присела на краешек кровати. Дакс вернулся на стул. Спокойно, методично, без каких-либо драматических жестов или интонаций она вкратце поведала ему историю своего романа и брака с Марком Уилльямзом, рассказала о том, как он пропал и к каким катастрофическим последствиям в ее жизни это привело.

– Я не обладаю ни статусом вдовы, ни разведенной. Я замужем, но у меня нет ни дома, ни мужа, ни детей. Я живу как одинокая женщина, но я не свободна.

Она замолчала, но не поднимала на него глаз, а пристально смотрела на свои колени. После длительной паузы он тихо спросил:

– А ты никогда не думала о том, чтобы освободиться?

Она вскинула голову.

– Ты хочешь сказать – объявить Марка умершим, не так ли? – язвительно бросила она. Резкость ее вопроса заставила его невольно передернуться. – Нет. Несмотря на советы, я храню верность своему мужу и верю, что он все еще жив. Если он все-таки когда-нибудь вернется домой, я хочу ждать его там. Его больше некому ждать. Вскоре после того, как его объявили пропавшим без вести, его отец умер, а мать попала в платный интернат для престарелых. Она не способна позаботиться о себе сама. Горе… – Она вздохнула и потерла лоб кончиками пальцев. – Зарплата Марка идет на ее содержание. Я ничего не беру себе. – Теперь она прямо смотрела на него. – Дакс, это ей и женам с детьми ужасно нужны эти деньги. Если пройдет этот законопроект, объявляющий наших мужчин… – Она резко оборвала фразу и вызывающе вздернула подбородок. – Ты же выслушаешь мою официальную речь завтра, не правда ли?

Он поднялся и выглядел при этом таким же усталым и подавленным, как и она.

– Да. Я выслушаю ее завтра.

Больше не говоря ни слова, он направился к двери и открыл ее. На пороге оглянулся и, указав подбородком в сторону давно забытого подноса, бросил:

– Не забудь что-нибудь поесть, – и тихо добавил: – Спокойной ночи, Кили.

Он вышел, а Кили продолжала стоять посередине внезапно опустевшей комнаты и смотреть на закрытую дверь. Безнадежность, которой она так долго не хотела признавать, окутала ее словно саваном. Она чувствовала себя покинутой и одинокой. Такой одинокой.

Она испытывала страстное желание снова почувствовать пожатие сильных рук Дакса и ощутить, как его рот настойчиво приникает к ее губам.

Критически рассмотрев свое отражение в зеркале, она пришла к выводу, что выглядит, насколько это возможно, хорошо. Хотя, пожалуй, ей все-таки не следовало слушать Николь, а надо было взять серую блузку. У нее простой воротник, завязанный строгим бантом. Та же блузка, которую она взяла, украшена кружевными вставками на воротнике и вдоль ключиц. Что ж, тяжело вздохнула она, теперь уже ничего не поделаешь. Наверное, этот легкий штрих женственности немного сгладил строгость темно-синего костюма с его прямой юбкой и блейзером.

Темно-синие замшевые туфли-лодочки, гармонирующая с ними по цвету сумочка и кашемировое пальто такого же цвета, как и ее волосы цвета жженого сахара, завершали ансамбль. Сунув под мышку свой элегантный кожаный «дипломат», она спустилась на лифте в вестибюль, чтобы встретиться там с Бетти Оллуэй и позавтракать с ней.