Хотела поговорить с лечащим врачом, но в простой одежде, с покрасневшим лицом и пыльными волосами меня не узнали, и предложили назначить прием через неделю. Стоило показать документы, все мигом переменилось. Администратор связалась с главврачом и через минуту я уже была в небольшом, со вкусом обставленном кабинете. Он больше напоминал офис. О том, что он принадлежит врачу, напоминали лишь сертификаты и дипломы на стенах.

– Состояние Волкова стабильно тяжелое, – врач посмотрел карту в ноутбуке, но думаю и так прекрасно знал состояние Антона. – Хуже ему не становится, но…

– И лучше тоже, – пробормотала я, опустив голову. – Он реагирует? На родных, на голос, хоть на что-то?

Букет гортензий лежал у меня на коленях.

– Нет, госпожа Кац. Будем надеяться на лучшее, шансы есть всегда.

Почему бы и нет, пока я плачу за палату?

А я вдруг дико, страстно захотела, чтобы Антон вышел из комы и рассказал, что случилось в клубе, о последних минутах мужа. Вот он, совсем рядом: ответ на все вопросы. Лежит за соседней стеной, подключенный к аппаратуре. Его мозг жив, только ни на один вопрос мне не ответят.

– Хотите его увидеть? – а когда я кивнула, врач продолжил. – Идемте за мной.

Я не ошиблась с выбором цветов. Бледно-голубая гортензия подходила к холодной гамме больничного интерьера. Я шла по коридору за главврачом. Он отпер дверь со светонепроницаемым матовым стеклом, и мы попали в затемненный коридор. Всего две палаты и сестринский пост. Коридор охраняли двое амбалов в форме частной охранной фирмы.

– К нам влезли, – пояснил главврач. – Я распорядился усилить охрану. Это палата Волкова.

– Влезли? Ему что-то угрожало?

Врач покачал головой.

– Влезли не к нему, а в соседнюю палату. Три недели назад. Сигнализация почему-то не сработала, медсестра подняла шум. Просто мера предосторожности, госпожа Кац.

Он распахнул дверь, и я оторопела. Когда близко знаешь человека, а потом видишь его беспомощным на больничной койке, это шокирует. Крупный молодой мужчина, но из него словно вынули скелет. Антон лежал под простынкой, как неживой, глаза закрыты повязкой. Изо рта торчала трубка. Грудная клетка поднималась мерно и тяжело. Руки и грудь тоже опутаны проводами.

– Ожоги, черепно-мозговая травма, огнестрельное, – начал перечислять врач. В ушах шумело то ли от насыщенного дня, то ли от жары… Или я не была готова к этому зрелищу.

Антон служил в армии, был не робкого десятка. Сейчас он лишь напоминание о самом себе…

Я положила букет на прикроватный столик. Ненадолго присела, с болью рассматривая старого знакомого. На лице и руках бугристые красные рубцы – последствия ожогов.

– К нему кто-нибудь приходит?

– Мать.

– И все?

Хотя, о чем я. Его девушка умерла, для друзей, считай, погиб. Когда такое происходит, ты нужен только матери.

Но он хотя бы жив.

Если бы на его месте лежал Эмиль, мне бы этого хватило, правда.

Они два сапога пара, в группировке Эмиля Антон занимал второе место, был заместителем моего мужа. Они доверяли друг другу. Перед тем, как пойти туда – пили вместе, веселились. То был пир во время чумы. И вот один в могиле, другой при смерти. Что же вы натворили там оба?

– Могу я получить его выписку?

– Конечно, – несмотря на тон, врач удивился. Я безропотно платила полгода, не появляясь, и вдруг свалилась, как снег на голову.

Да, пришла в себя.

Я попрощалась с Антоном, получила выписку у девушек на ресепшен и поехала домой. Пора посмотреть, что Эмиль оставил в пакете.

Он сложный человек и ни о чем не рассказывал. Ни о проблемах со здоровьем, бизнесом, ни о своих планах. И это одна из причин, по которой я еще жду. Недомолвки всегда смущают разум и порождают надежду. Белые пятна недосказанностей хочется заполнить хотя бы додумав.