– Нина, ты чего? Молчишь, не улыбаешься даже, – спрашивает меня потихоньку Ольга.

– Да устала, времени-то уже двенадцать…

– Ты на самом деле еще в дорогу не собиралась?

– На самом деле. Говорю же – сюрприз такой мне Громов устроил, внезапный отъезд…

– Давай всех уведу! И правда, поздно уже, – Ольга повернулась к Устюжанину:

– Серый, поехали домой! А то прямо тут засну!

– Вова, нам тоже пора… – Жанна встала. – Мне завтра надо с утра быть в музее.

Мы все спустились во двор. Тетки быстро расселись по машинам – стоять холодно, не лето, однако! – и двор опустел. Налетевший вдруг ветер погнал по асфальту опавшую листву.

– Нина, иди домой, а я посмотрю, как там, в салоне, и вернусь.

Но я все еще была под впечатлением своих мыслей и пошла с Гр-р, несмотря на то, что выскочила провожать народ без пальто. Громову пришлось крепко обнять меня, чтобы я не замерзла окончательно.

На этот раз в дежурке в одиночестве торчал Паша, мой старый знакомый из числа Гришкиных сотрудников. Пока Громов разговаривал с ним и в очередной раз включал и выключал мониторы, я прошла в нижний зал еще раз взглянуть на портрет. Наверное, глупость – ждать, что прадедушка Громова материализуется и навестит нас. Это только в романах бывает! И Тюня, написав «Арсений», могла просто сообщать, что увидела сходство портрета с ним. И моя интуиция, напихав мне в рот медных монет, возможно, предупреждала совсем о другом.

– Радость моя, ты где? – зовет меня Громов.

– Иду! – отзываюсь я и бросаю последний взгляд на портрет. Нет, не Гр-р меня на нем обнимает…

Домой мы вернулись через мансарду.

– Видишь, как удобно работать там, где живешь! – в очередной раз порадовался Громов. – Не надо даже на улицу выходить!

Мы еще посидели на кухне. Вернее, сидел Гришка – в обнимку с Морковкой. Кошка предчувствовала расставание и липла к Гр-р. Я занималась посудой и думала, что неплохо бы обзавестись новой дорожной сумкой, но когда? Времени на хождение по магазинам нет. Придется ехать со своей старой и видавшей виды кошелкой. Утешив себя тем, что куплю новую сумку в Европе, я посмотрела на Громова – дремлет, положив голову на руки. Я тихонько присела напротив. Устал мужик, устал… А никогда не признается… Хорошо, что он придумал эту поездку, – отдохнет… Да и мне не помешает сменить обстановку.

– Ты уже разделалась с тарелками? – неожиданно спрашивает Громов.

Я даже подскочила:

– Ты зачем притворяешься, что спишь?

– А как бы я узнавал, о чем ты думаешь? Ты не предполагаешь, что я на тебя смотрю, и на твоем лице все написано.

– И что там сейчас написано?

– Сочувствие. И надежда.

Физиономист. Блин… Японский городовой! Буду к тебе теперь спиной поворачиваться, когда покажется, что ты спишь!

– А я не наблюдаю за тобой исподтишка, чтобы понять, о чем ты думаешь, – пробурчала я.

– Конечно, ты же умеешь мысли читать.

Я хотела возразить, но Гр-р не дал мне сказать:

– Это просто. Я всегда думаю о тебе. Всегда! Когда просыпаюсь – первая мысль о тебе. Стоит днем задуматься – вижу тебя. А уж перед тем как заснуть… Последняя мысль – всегда о тебе!

И я в очередной раз согнала с Громова Морковку, чтобы самой залезть к нему на колени.

Проснулась я ни свет ни заря. Громова в постели уже не было. Я еще повалялась под одеялом, слушая, как он бренчит на кухне посудой. Пахло свежезаваренным кофе. И куда это он так рано? Тут я вспомнила, что Гр-р обещал зайти к Скворцову. Мне тоже интересно, что Петрович расскажет про маньяка, но времени на визит в отделение нет. Я накинула свой любимый халатик с драконами – подарок Гр-р – и заглянула на кухню.