— Я не хочу есть.

— Еся, не беси меня, пожалуйста.

— Так не бесись, — вырывается у меня против воли, — я…я не ем по утрам, — спешу исправиться, сгладить углы.

— Теперь будешь, — произносит таким тоном, что у меня душа в пятки уходит.

И взгляд у него сейчас такой… тяжелый что ли, давящий, холодный. У меня складывается впечатление, что в парне напротив уживаются сразу два человека.

— Там не хватит на двоих, — предпринимаю еще одну тщетную попытку.

— Значит я приготовлю еще.

На самом деле там много, то ли от волнения, то ли от негодования, я немного не рассчитала пропорции.

Марк больше ничего не говорит, только включает чайник, а потом раскладывает по тарелкам завтрак. Я не решаюсь больше на него смотреть, молча разглядываю собственные руки, с потрескавшейся на них кожей. Кожа у меня всегда была нежная, чуть наступали холода, и руки превращались в подобие наждачки. А с тем режимом, в котором я прожила почти месяц, забыв о хоть каком-нибудь малейшем уходе, они и вовсе превратились в нечто отвратительное.

— Ешь давай, — приказной тон Марка нарушает мое любование собственными руками.

Перевожу взгляд на тарелку со вполне симпатичным омлетом и двумя ломтиками поджаренного в тостере хлеба. Пока рассматриваю завтрак, Марк ставит рядом кружку с чаем, в которой плавает крупная долька лимона.

Поднимаю взгляд на парня, не понимая, зачем он вообще со мной возится. Сначала в квартиру к себе привез, ужином накормил, спать, можно сказать, уложил, и даже приставать не стал. А теперь вот носится со мной, носки и чай опять же.

В носу начинает щипать, в горле встает огромный ком. Почему-то это, пусть небольшое, но внимание, забота даже, пробуждает во мне странные чувства. Отчего-то хочется забиться в угол и реветь. Обо мне так давно никто не заботился. После смерти родителей было некому.

— Держи, и ешь давай, — кладет рядом мой телефон. Боже, ну какая дура, я ведь его в ванной оставила. — Ешь, — повторяет настойчивее, и мне ничего не остается, как приняться за еду. Марк вторит моим действиям, садится напротив и начинает есть.

Молча.

Свою порцию я съедаю быстро, просто потому, что хочу поскорее отсюда убраться.

— Оставь, я уберу, иди, — командует, когда, поднявшись со стула, я собираюсь убрать со стола.

Не возражаю, беру телефон и молча удаляюсь.

Я благодарна парню за все, что он для меня сделал, но сейчас отчетливо понимаю, что оставаться в его квартире не могу. Просто не могу. Он явно себя едва сдерживает, и предложение его вчерашнее меня все еще тревожит. Он ведь и передумать может, а я… Что я ему предъявлю? Откажу? Нет, мне просто нужно уходить.

Возвращаюсь в комнату, стягиваю плед, и сложив аккуратно, кладу его на кресло.

Несмотря на свое состояние, быстро переодеваюсь в джинсы и свитер, складываю свои вещи в рюкзак. Из внешнего кармана достаю конверт с деньгами. Отсчитываю несколько купюр, этого должно хватить, чтобы расплатиться за еду и ночлег.

Оставляю Деньги на кровати, выхожу из комнаты, и тихо, на цыпочках, направляюсь ко входной двери. Из кухни доносится звон посуды и шум воды, что, несомненно, играет мне на руку.

В прихожей подхватываю обувь и пальто, стараясь не шуметь, отпираю дверь, и выхожу из квартиры, мысленно напоминая себе, что нужно будет заскочить в аптеку.

7. Глава 6

Марк

Ведьма, маленькая, трусливая ведьмочка! Сбежала! Просто взяла и сбежала! Прибью. Нет, сначала найду, пристегну к чертям собачьим к кровати, вылечу и прибью!

И я, идиот, так опростоволоситься, это нужно уметь. И ведь не подумал даже, что в голову ей от меня сбежать взбредет. Больная, без денег, да что там без денег, без одежды нормальной. Я тоже хорош, переборщил, видимо, передавил.