— Прости, милый. Я постараюсь. Не дуйся. Просто это реальный шанс, не хотелось упускать. Сегодня - завтра у меня овуляция. Понимаешь...
— Яна, — перебил Сашка, — давай без оправданий. Либо делаем, либо нет. Но превращать жизнь в набор правил, что и когда делать, это просто бред. Мы не знаем, когда это получится. Но если постоянно думать об одном и том же, то можно вполне загреметь в дурку.
— Ну все, тише, тише, я поняла, — прошептала Яна, осыпая поцелуями лицо рассерженного мужа. — Давай уже обедать. Я подогрею.
Она ловко разложила в тонкие фарфоровые тарелочки пышный толченый картофель, сдобрив подливой и укладывая сбоку пузатые румяные котлеты, а затем отправила их разогреваться в микроволновку.

Себе поменьше — пару-тройку ложек пюре, кусочек куриной грудки, и лучше не подогревать. Пританцовывая, она расставила тарелки на стол, бегло осматривая, может что забыла.
Взгляд цепляется за столовые приборы – аккуратно выставленные в параллель нож и вилку – подле своей тарелки и Сашиной. Виновато взглянула на мужа, улыбаясь:
— Милый, тебе как всегда, ложку?
— Да, малыш, мне, пожалуйста, ложку...

************

Обедали молча.

Яна в нетерпении поерзывала на стуле, но упорно ждала, когда муж доест.
Когда она впервые столкнулась с таким поведением за столом, тогда ещё у будущей свекрови, то определённо испытала шок. Насколько их простая семья разнилась в привычках с Яниной.

Интеллигенция вообще не любит общаться вне трапезы. Любая беседа проходит именно за столом, неспешно, во всеуслышание. Для того, чтобы спросить какого-либо разрешения или что-то попросить для себя, нужно обязательно все это тщательно обсудить с родителями, дождавшись обеда или ужина. В семье Сашки все работали. Много, долго, изнурительно. И ели — основательно и молча. А поговорить можно было в любое время. Встаешь рядом, помогаешь в работе и беседуй себе на здоровье.
Вот и сейчас она, по вбитой с детства привычке, не спеша ковыряла в тарелке, в то время как Сашка уже практически все доел. Яна с радостью вскочила из-за стола, налила мужу чай, пододвинула свежеиспеченную сдобу и конфеты.
— Спасибо, малыш. Ты почему ешь без аппетита? Ты не заболела у меня?
— Саш, все в порядке. Пей. Я сейчас тоже доем. Просто разволновалась, соскучилась по тебе очень.
Саша улыбался одними глазами — во рту уже исчезло полкусьменя пирога со взбитыми сливками. Запивал он все горячим, крепким, сладким чаем. Яна же чай пила только с ромашкой.
"Цвет лица для женщины это половина ее красоты. Остальное — осанка, руки и волосы. Запомни, Янина. И выпрямись тыуже..."
Тут же Яна мысленно проверила все: положение рук, спины, наклон головы. Но Сашка, видимо, что-то заметил в ее поведении. И, быстро дожевав пирог, спросил:
— Звонили родители?
Яна, виновато посмотрела на мужа, отложила вилку и спрятала похолодевшие ладони в коленях.
— Да. Хотят встретиться.
— Когда?
— В пятницу, через три недели, закрытый прием. Приезжает один маэстро, из столицы. Будет давать концерт у кого-то на дому.
— Ты пойдешь?
— Да, я хочу сходить. Я все же скучаю по ним. Последний раз виделись в феврале.
— Яна, не оправдывайся, они — твои родители. Я не против ваших встреч. Но ты же потом снова будешь неделю рыдать ночами в подушку. Мне просто жаль тебя, — он протянул руку и погладил жену по щеке, вызвав тем самым робкую улыбку, — Если хочешь, я пойду с тобой.
— У тебя нет смокинга.
— Пойду в джинсах.
— О, я представляю! Секьюрити не пускает тебя в помещение, а я стою и упорно его луплю клатчем по голове, чтобы отпустил моего, такого приметного, мужа, — развеселилась Янка.