Моя грудь вздымалась от рваного дыхания.

Хотела бы я быть уверенной, хотела бы суметь доказать свою точку зрения. Но моя нижняя губа непослушно затряслась.

— Извини, — сказал он, подняв руку к моему лицу, но так и не коснулся меня. — Я забыл, что такое женщина.

Я отвернулась, прижавшись к стене лбом. К горлу уже подобрался ком.

Забыл он! Я почувствовала, что Павел отстранился.

— Иди, нам обоим нужно остыть.

Я хотела бы ответить ему тем же. Быть жёсткой. Но всё-таки позорно сбежала к лестнице, быстро поднялась на второй этаж, а потом вложила всю свою злость в громкий хлопок дверью своей комнаты.

Хотелось кричать от негодования. Хотелось крушить. Бить. Рвать. Бросать.

Но я только устало ткнулась лицом в подушку и хотела заплакать. Сколько можно реветь, Злата? Я села на кровати.

Мы с родителями всегда жили припеваюче. Я училась, тусила с приятелями, встречалась с парнем, гуляла с подружками по магазинам, практиковалась в офисе родителей.

За меня как-то всегда всё решали. Всё везде было схвачено. Придумано и распланировано.

Всё до той злосчастной родительской командировки.

В Германии на папу с мамой завели уголовное дело. Я так и не поняла, какие такие товары папа перевозил и какие такие налоги укрывал и от кого, но факт оставался фактом. Компания моих родителей задолжала много-много-много денег, причем не только в России. Меня практически вышвырнули из дома.

Унизительно и страшно.

И вот я здесь. Посреди соснового леса, у холодного горного озера, рядом со странным человеком, который непонятно что от меня хочет. Почему не позволил уехать? Сам же демонстрирует, что я здесь лишняя!

Павел

Я нажал на кнопку и ждал, пока машина сварит кофе, когда в кухню вошла Аня.

— Пал Палыч, вы не правы.

Я и сам понимал, что облажался.

— Тебе нечем заняться? — спросил, угрожающе на неё посмотрев.

Все знали, что если они слоняются без дела, то вскоре получат и инструмент и работу.

— Есть, — ответила она.

— Тогда займись делом.

Она сжала губы, силясь совладать со своим характером, и конечно же отступила.

— Почему просто не отпустите её? — спросила уже в дверях. — Ей двадцать, не двенадцать.

— Не помню, чтобы у нас по плану был договор по душам, — процедил я сквозь зубы.

Чёртов кофе приготовился, я взял кружку и вышел на веранду, но упорная администраторша, временно исполняющая обязанности повара, последовала за мной.

— Она молодая девчонка, ей всё это, — она развела руки в стороны, — чуждо. Ей бы в город, к сверстникам!..

— Она останется здесь. Это не обсуждается, — ответил я, а потом повернулся к Ане. — Ещё слово, и ты лишишься премии, на которую заработала в этом сезоне.

Аня поджала губы и молча ушла. Хорошо. Она не понимает, что этой девчонке не хватает стержня. Большой город, вся эта суета, в которой её растили… Да она же даже не понимает, чего хочет! Человеку двадцать, а в голове пустота!

Я оперся локтями о резные перила кедрового домика и вдохнул сосновый аромат.

Мой брат явно больше занимался бизнесом, чем падчерицей. Он женился уже в зрелом возрасте на вдове с ребёнком. Общих детей у них так и не появилось, только Злата — дочь Ольги от первого брака. Мне эта девчонка по сути — никто. Но я пообещал брату, что позабочусь о ней, пока всё не устаканится. И я намерен сдержать обещание. Я сделаю из неё человека.

Я отпил кофе, постепенно успокаиваясь.

Но для начала надо её как-то переодеть, а то маечка в купе с моей фланелевой рубашкой оказались патовым набором. Это заставляло думать вообще не о том…

— Почему вы не хотите, чтобы я уезжала? — послышался тонкий девичий голос.

Моя подопечная подошла и встала рядом, тоже оперевшись на перила веранды.