Пунктуальный Артем уже ждет меня у входа в парк. Я подхожу к нему настолько уверенно, насколько вообще умею. Он поправляет очки, что делает всегда, когда нервничает. Меня поражает то, как хорошо я все-таки его знаю. Мне никогда не удается забыть о количестве лет, которые мы провели бок о бок в школьных классах, но я бы хотела взглянуть на него, как на абсолютного незнакомца. Понравился бы он мне, встреть я его вот так случайно в парке? Появился бы у нас шанс на счастье, познакомься мы сейчас, а не в первом классе? Есть ли хоть какая-то вероятность того, что наша любовь могла быть не такой больной?

– Если ты собираешься мне врать, то я лучше сразу пойду домой, – Артем с недоверием осматривает меня и парк, словно его окружают злейшие враги.

– Успокойся, пойдем присядем, – поправив небольшую сумку, наискось висящую на плече, я направляюсь к деревянным скамейкам.

Как только мы садимся, Артем поворачивается ко мне.

– Просто скажи, насколько все было плохо? Ты могла умереть?

– Это началось, когда мне было тринадцать, – я не смогу рассказать ему абсолютно все, но он прав, что заслуживает знать хотя бы часть правды, – с каждым годом все становилось только хуже. Ты тут ни при чем, понимаешь?

– Но ты сама мне сказала про десятый класс, – Артем сейчас похож на того, кто подвергает сомнению все, что слышит.

– Да, потому что тем летом мне официально поставили диагноз.

– Если я ни при чем, почему ты сразу обо всем не рассказала?

– Думаешь, мне легко об этом говорить? Считаешь, это приятно – вспоминать годы лечения и борьбы с ненавистью к себе?

– Нет, но ведь я… это я…а мы – это мы, – он отворачивается, словно не способен примириться с услышанным. – Хочешь сказать, твоя болезнь не связана с тем, что ты меня бросила?

– Что? – я хочу засмеяться, но вовремя одергиваю себя. – Я бы не смогла тебя бросить, даже если бы захотела, ведь мы с тобой никогда по-настоящему не встречались, Артем.

– Для всех остальных мы может и не встречались, но между нами… Ты и сама знаешь, – он опускает голову и снова поправляет очки.

– Конечно. Я все помню.

– Жалеешь о том, что было?

– Не в моих правилах о чем-то сожалеть.

– Точно, – он кивает, похоже, собственным мыслям, – к концу одиннадцатого класса ты стала другой. Дело в терапии?

– Да, я училась любви к себе. И она невозможна без прощения.

– И кого ты должна была простить?

– Всех, себя в том числе, – часть меня невероятно гордится собой за пройденный путь, но другая продолжает жить прошлым. – Надеюсь, теперь ты понимаешь, почему мне не хотелось обсуждать это с тобой?

– Ты такая лгунья, – Артем, снова повернувшись ко мне лицом, усмехается.

– Почему это?

– А ты сама как думаешь? – он обеими ладонями хлопает по скамье. – Оглянись, Ната. Ты сидишь рядом со мной. Разве это похоже на то, что ты отпустила случившееся в школе?

– Ты бредишь, – мне хочется заставить его замолчать, но запущенный процесс уже не остановить.

– Как скажешь, – он поднимается и бросает на меня какой-то новый взгляд, наполненный то ли презрением, то ли осуждением, то ли всем вместе. – Я был влюблен в тебя с первого класса, но именно ты нашла меня после выпуска из школы. Ты написала мне и попросилась в книжный клуб. Я никогда не настаивал, но ты все равно оставалась и остаешься рядом. Это ты держишь меня поблизости, а не я тебя. Все еще считаешь, что смогла отпустить произошедшее между нами?