Мама ненавидела Флориду и рвалась вернуться в Нью-Йорк. А отцу нравилось. Но судьба распорядилась так, что кто-то в компании отца украл несколько драгоценностей, и босс заставил всех пройти проверку на полиграфе. Отец объяснил, что произошло в Нью-Йорке. Однако его все равно проверили, и, естественно, он снова завалил тест, поэтому босс – он работал на мафию, покупавшую и продававшую элитные драгоценности – уволил отца и сказал: если узнает, что папа вор, скормит рыбам. Отец был возмущен и ушел, хлопнув дверью. Позже его босс узнал, что брюлики украли его секретарша и ее дочь, сидевшие на тяжелой наркоте. Но отец его так и не простил.

Как только папу уволили, он вернулся в Нью-Йорк, и девять месяцев маме пришлось работать в булочной, чтобы помогать оплачивать счета. Отец устроился на другую работу, оценщиком в ювелирный бизнес братьев Джимбел, а затем стал менеджером производственного отдела и скупщиком камней в компании Аарона Перкиса. До богатства по-прежнему было далеко, но, по крайней мере, появилась хоть какая-то прибыль.

Отец лез из кожи вон, чтобы сделать мать счастливой, но она всегда находила причину для недовольства. Тогда я впервые заметил, что родителям не нравится быть вместе. Когда мне исполнилось четыре или пять, мама казалась странной и отчужденной. Она делала все, что должна была делать мать, заботившаяся о двух детях, но даже в том возрасте я видел, что радости она не испытывала. Став старше, я понял, что она не хотела быть домохозяйкой и ей не нравилось проводить время с отцом. А потом я понял, что она пила.

Я знал лишь, что в доме был алкоголь. Она налегала на шотландский виски, и это было ее проблемой. Позже я узнал, что она еще и таблетки принимала – метаквалон, валиум, таблетки для похудения. Все, на что могла достать рецепт, лишь бы забыться. Она была жалкой, потому что никогда не хотела быть с отцом. Она хотела быть с Ленни Хомским, но ради семьи приходилось идти на компромисс. Отцу, конечно, не позавидуешь. Мне было четыре года, и пока мне не исполнилось одиннадцать и родители не разошлись, в доме всегда чувствовалось напряжение. Сомневаюсь, что они когда-нибудь друг друга любили. Но почему-то они решили, что второй ребенок улучшит их отношения, и спустя три с половиной года после моего рождения мама родила Джейсона, за которого я стал нести ответственность, и все детство он был моей правой рукой.

Несмотря на то что с мамой было сложно, были и светлые моменты. Когда мне было четыре года, она читала мне журналы MAD[9]. В детстве у нее были все выпуски, но моя бабушка убирала у нее в комнате и выбрасывала их. Кто знает, сколько бы они сегодня стоили.

Еще мама очень любила фильмы ужасов. Ей нравились ужастики. В Нью-Йорке утром по субботам и воскресеньям местный канал WPIX показывал «Жуткий театр», а по WNYC можно было увидеть ужастики. И часто вместо мультиков в субботу утром мы с мамой смотрели ужастики. В основном это были старые черно-белые фильмы про монстров компании Universal – «Франкенштейн», «Человек-волк», «Дракула», и мне они нравились еще с четырех или пяти лет.

Когда вышел фильм «Нечто», мама сказала: «В моем детстве это был самый страшный и жуткий фильм. Все его боялись». Мы начали его смотреть, и я готовился подпрыгнуть и бежать из комнаты в страхе – только он был совсем не страшный. Я сказал: «Мам, похоже на ходячий овощ. Как это может напугать? “Человек-волк” гораздо страшнее», а мама ответила: «Скотт, в 1950-х это было страшно».

Дело в том, что меня ужастики никогда не пугали. Мне они нравились и до сих пор нравятся, но я всегда знал, что все это не по-настоящему. Меня и сегодня фильмы не пугают. Хотя книги иногда пугают до усрачки, потому что все действия и диалоги происходят в голове. Это совершенно другая реальность. Ты создаешь собственные образы, и когда случается что-нибудь ужасное, по телу проходит дрожь и душа в пятки уходит. Поэтому Стивен Кинг всегда был одним из моих любимых писателей. «Сияние» напугало меня до такой степени, что я до сих пор не могу идти по коридору отеля без мысли о том, что меня схватят какие-нибудь жуткие призраки-близнецы.