– Не обижались, хоть и считали её поведение немного странным, – добавила Карла. – Лия отличалась от нас, пошла в отца.

– О, да, – согласилась Хлоя, – они с папой всё спорили об устройстве Вселенной, чёрных дырах. Сейчас, наверное, встретились там и продолжили свои беседы.

– Я лишь надеялась, чтобы это было во благо, – вздохнула Карла. – Она рассказывала об этом? Что именно ты её вдохновил?

– Нет. Наверное, считала, что могу возгордиться, – Филиппе не знал об этом.

– Так бы и произошло, – подтвердила Карла. – Моя дочь восхищалась тобой.

“Восхищалась мной, а я подвёл её, – злился он. – Всё это не пошло ей во благо, она мертва! Её не будет! Никогда! И это моя вина”.

Весь вечер вспоминали о Лие – грустное, весёлое, порой слишком личное. Филиппе осознал, что за эти четыре года даже толком не узнал, какой была его жена. Сердце щемило: “У меня теперь нет никого ближе её родных, зря я боялся их. Только они понимают, как больно её потерять”. Следствие уже началось, и скоро его должны были вызвать на очередной допрос. Больше всего ему не хотелось снова и снова рассказывать о том, как всё произошло. О том, что он, кажется, убил её. Но Карла и Хлоя не укоряли его, не пытались выяснить, как всё произошло. Они разделили с ним эту боль и уехали в отель около полуночи.

Профессор же был слишком вымотан и пьян, чтобы ехать домой, и ему постелили в комнате для гостей. Он неожиданно обнял Питера, прошептал: «Спасибо», и отстранился лишь, когда почувствовал, что его слёзы намочили чужую рубашку. Уходя, Питер погасил свет, но на всякий случай оставил дверь приоткрытой. Алкоголь подействовал. Филиппе уснул, не увидев её лица.

Филиппе проснулся около полудня. Вставать не хотелось, но голод напомнил ему, что пора уже выходить из своего логова. Спустился вниз и нашёл Софи на кухне. Сестра читала газету.

– Разве в наше время ещё кто-то читает? Я думал, что все утыкаются в телефоны, – профессор старался, чтобы в его голосе звучало больше иронии, чем горечи.

– Только если пишет твой муж. Питер, кстати, выгулял найдёныша. Решил, что нам стоит выспаться, – Софи отложила газету. – Как насчёт яичницы с беконом? Или завтрак чемпиона – хлопья с молоком?

– А если я соглашусь на всё сразу? – он сам удивился такому аппетиту.

Сестра кивнула, она находила это хорошим знаком. Филиппе всё зевал, да потирал глаза. Стоило умыться, но взглянуть на себя было выше его сил. Потёр лицо руками, зацепился за колючую бороду, размял плечи, спину. Всё тело ломило.

– Пойдём лучше к камину, – Софи поставила еду на поднос. – Сегодня опять этот жуткий холод.

Шторы в гостиной плотно задёрнуты. В полумраке можно скрыться от реальности, от внешнего мира и создать собственный. Филиппе провёл рукой по мягкому бежевому дивану, за который вчера переживала сестра. Заметил, как много книг в дубовом шкафу. Было тут что-то манящее и волшебное.

“Питер всегда мечтал о большой библиотеке, Софи о камине, – думал он. – Их мечты осуществились. То, о чём мечтали мы с Лией, уже никогда не сбудется. Не будет ни вечного двигателя, ни наших детей. Хотя нет, кое-что всё же успело исполниться прямо перед её смертью”.

Лия мечтала надеть на их годовщину своё любимое платье. Каждый день примеряла его, но упрямая молния не желала ползти наверх. Жена села на диету, а он всё шутил про её отменный аппетит и любовь к трём «п» – пицце, пасте и паэлье. Но она отчаянно стремилась к своим идеалам и преуспела. Филиппе встряхнул головой, чтобы вернуться в реальность. Знал, что не вытрясти из себя все эти грустные мысли, но попытался сделать вид, чтобы не расстраивать сестру. Софи забралась в кресло и устроилась поудобнее. Брат выбрал диван. Поленья потрескивали, от камина шло расслабляющее тепло.