По телу искрами бьет ток, а во рту неожиданно пересыхает. Господи. Это просто бедро.

Но оно такое твердое, словно там камень.

Такое же твердое, каким вчера был его питон в душе. А сейчас?

— Проси, да услышан будешь, — шепчет Тимур, наклоняясь, а я облизываю губы. Сама веду рукой ниже, трогаю ту самую коленку. – Не в ту сторону, Оксан. Но я тебя направлю.

Он тянет мою руку выше, пока мы как два соперника на ринге смотрим друг другу в глаза.

Я не вижу его цвет, не вижу, как широко раскрылся зрачок, я лишь вижу отблеск собственного желания, что плещется в крови пузырьками шампанского.

— Так?

— Выше. Не тормози, — тянет меня дальше, чуть сжимая пальцы, пока я наконец не ощущаю сквозь брюки явную выпуклость. Хочу убрать руку, но она в плену.

Он давит сильнее, сжимая челюсти. Просто часто дышит, давит пальцами, словно сломать хочет.

— Пальцами обхвати, — головой качаю, а он пальцами другой руки в щеки впивается, шепчет прямо в губы, дыханием сладким обдает, словно чаем горячим. – Обхвати, попроси меня достань его. Для тебя.

Пьянею кажется сильнее.

От прикосновений.

От голоса. От близости.

От пульсации, что щекочет кожу ладони.

Обхватываю пальцами, почти полностью, чувствую, как дергается от этого, как вибрирует, как меня саму дрожать заставляет.

Тимур морщится, словно ему больно.

— Тебе неприятно…

— Блять, нет, — убирает руку от лица, тянет внизу, копаясь в собственном ремне. Другой рукой мою держит, не дает убрать, в глаза смотреть продолжает, словно сетчатку хочет выжечь, словно след свой на мне оставить.

Я ахаю, стоит коже коснуться чего – то гладкого и твердого, словно дверную руку обернули шелком. Горячим влажным шелком.

— Вот так, сильнее, просто, блять, сжимай его. Води вверх вниз.

— А если сломаю?

Он выдыхает воздух и приближает губы, сокращая расстояние до жалких миллиметров.

— Попробуй, Оксан, сломай, — накрывает мой рот, проникая языком, буквально снося в мозгу остатки вопросов и запретов, вызывая дикое желание остаться в этом моменте как можно дольше.

Целоваться так словно душами обмениваться.

Трогать так, словно мне принадлежит.

Ехать и ехать в бесконечное удовольствие, от которого бурлит кровь и плавятся мозги.

И в тишине салона только внутренний голос восторженным визгом «Да! Да! Да! Еще! Еще!

— Приехали, — почти убивает меня водитель, а Тимур выругивается, убирая мою руку и застегивая ширинку. Хватает меня за ладонь и просто выволакивает из машины. Прохлада вечера остужает пыл, но только пока мы не оказываемся в лифте.

Тимур просто бросается на меня коброй, придавливая к металлической стене, стягивая ягодицы пальцами, причиняя боль.

Но я лишь мычу ему в рот, накрывая шапку из волос, словно интуитивно зная, как нужно делать.

Двери лифта открываются, и я оказываюсь в воздухе. Тимур легко несет меня из лифта, а мне остается только обхватить ногами его торс и держаться, чтобы не грохнуться голой задницей в собственном подъезде.

— Если кто – то увидит, — врывается непрошенная мысль

— Тебя все равно никто не узнает, — хрипит Тимур, открывая собственную дверь и наконец впихивая меня внутрь. Закрывает на щелчок замок и ко мне поворачивается. Именно в этот момент звонит телефон.

Я разочарованно стону, потому что на экране муж.

Точно, это же все, чтобы вернуть мужа, да?

Не ради собственного удовольствия, а чтобы познать, как нужно доставлять радость ему.

— Не отвечать, наверное? — спрашиваю с надеждой, сама еще неготовая принять решение. — Сейчас разборки будут.

Тимур вместо того, чтобы отобрать мой телефон или закончить наш вечер вдруг берется за верхние пуговицы своей рубашки и расстегивает их.