Мысленными пинками выгоняю себя в зал. Чудом вовремя. Злюсь на себя. Какая же я все-таки размазня! Рику следовало бы наказать меня за то, что три минуты гипнотизировала матрас вместо того, чтобы выйти на тренировку.

Нахожу его на привычном месте – в кресле у журнального столика. Убирает телефон в карман джинсов. Смотрит на меня пару мгновений и с гримасой отвращения на лице спрашивает:

– Ты смыла косметику? – и добавляет возмущенно: – Зачем?

Делает пару шагов и останавливается вплотную, нависая надо мной пугающим великаном. Душа уходит в пятки. В желудке собирается ком страха.

– Она выглядела плохо, сэр, – отвечаю с опаской.

Получается тихо, на грани слышимости, словно голос вдруг охрип.

– В таком случае ее надо было поправить, – более сурово говорит Рик, и с досадой продолжает: – А не смывать. Совсем ты бестолковая! Всему тебя надо учить!

Недовольный, стоит руки в боки, как будто размышляя, как меня покарать за очередную тупость. Сквозь страх в душе поднимается возмущение – это была не тупость… Я смыла косметику, потому что… вернулась домой. Так все делают!

Нельзя говорить! Молчи! Стискиваю челюсти, чтобы ничего не вякнуть – но как же хочется оправдаться! Если бы он знал, что я свыклась с бункером и считаю его домом, может, не стал бы так издеваться?

Мы молча играем в гляделки. Рик выглядит свирепо. Страх неумолимо вытесняет злость. Стою не двигаясь – страшно неверно пошевелиться – и каждое мгновение жду, что сейчас он снова сделает какое-нибудь резкое движение, которого я даже не замечу, и для меня оно закончится болью. Но вместо этого Рик спрашивает:

– Сильно устала? – заботливый вопрос, но интонация издевательская.

– Да, сэр, – отвечаю честно. И плевать, какой ответ он хотел услышать. Врать не буду.

– Поблагодари небеса, что я не планировал серьезно мучить тебя сегодня, –  ехидная хозяйская усмешка выбивает зыбкую почву из-под моих макаронных ног.

Так до этого он намеренно меня мучил?! Задыхаюсь в приступе негодования. За что?! Но еще интереснее – зачем сообщать мне об этом? Как будто глумится, мол, сколько ты еще сможешь мне доверять? Это жестоко – на каждом шагу проверять мою веру!

– Двадцать пять кругов пробежки, – продолжает Рик. Серьезные обычно глаза азартно улыбаются. – И столько же приседаний после. Начнем с малого.

С малого?! Да я еле ноги переставляю! Накатывает отчаяние, но требовательный взгляд Рика возвращает в реальность. Он обозначил задачу, не стоит заставлять ждать. Начинаю пробежку, моля небеса, чтобы мне хватило сил дотянуть до конца тренировки.

Наблюдая за Макс в парке, я все больше поражался ее выдержке – или вере в меня? Не двигалась с места, даже не смотрела по сторонам. Ждала, затаив дыхание. Это была проверка ее желания остаться, и она ее выдержала. Если в бункере утром я еще сомневался, думал, что она могла прикидываться, оправдывая вчерашние импульсивные пощечины, то в парке понял – именно о такой воспитаннице я мечтал все время, что занимался «помощью» отчаявшимся. Нужно лишь немного помочь, подтолкнуть – и полетит.

Забирать ее из рук офицера полиции было приятно до дрожи. С трудом выдержал дежурный тон, говоря, что дальше провожу ее сам. Голос дрожал от предвкушения. И… Макс меня удивила. Я ожидал окрыленной радости в глазах, даже думал, что она бросится ко мне в объятия, а мне придется решать, наказывать ли ее за этот порыв… Но она лишь ошарашенно хлопала ресницами. Похоже, была в шоке, не могла поверить в происходящее.

Я специально повел ее в кафе. Хотел поговорить не в бункере. Хотел… Стыдно признаться, устроить еще одну проверку. Сидя напротив, я отчетливо видел ее мимику. Оголенные эмоции, казалось, можно было потрогать. Нарочно сказал, что ждал в парке, хотел вывести ее из себя. Отчасти удалось. В глаза она не смотрела, но я заметил ярость во взгляде, которая потухла так же быстро, как и вспыхнула, сменилась на уже привычное смирение.