Шум на улице заставил нас замолчать, девушка подбежала к окну:

— Ваш экипаж! — зашуршав юбками, Энн вынеслась в коридор.

Едва закрылась дверь, доктор Гибсон тяжко вздохнул. Я не поняла трагизма момента, меня сейчас больше волновал корсет, который уже не трагизма, а драматизма добавлял.

— Её отец помогал Мэйсу, разводил детёнышей фениксов. Но затем отца Энн лишили лицензии, отобрали ферму и его хватил удар. 

Да уж, теперь я поняла, что мой корсет — это так, мелочь. Мелочь, по сравнению с Мировой революцией. 

— Значит, мы воспользуемся предложением Энн?

— Это будет запасной план. 

— Так что мне говорить на слушании? Я запуталась!

— Питомник, обустройство питомника. А если надумают дать согласие, уточните, что для драконов. 

— Меня не казнят за такое прошение? — я прищурилась и, покачиваясь, повернулась к мужчине лицом.

— Не должны, — доктор Гибсон уклончиво ответил, открыл дверь и пригласил меня пройти к экипажу.

— О! — задохнувшись от возмущения, икнула и добавила: — Я обязательно обращусь тогда в призрака и буду вас донимать каждую ночь. 

— Спасибо, у меня уже есть горгулья. Ваша горгулья!

— Тогда я с удовольствием составлю ей компанию! — едва дыша, прошла мимо мужчины. — Если не умру раньше от этого дурацкого корсета!

14. Б - бюрократия

О, да… План доктора Гибсона удался на славу! Я знала, что пахнет жареным, мною то бишь, но не знала, до какой степени готовности меня довели.

Слушание состоялось в уже знакомом мне здании, но в отдельном зале, где за о-о-о-очень длинным столом сидели мужчины, все как на подбор: пожилые, седовласые, в чёрных мантиях. Два секретаря помоложе скрипели гусиными перьями за конторками. Сама Инспекция напоминала мне инквизицию, казалось, что здесь даже чихать можно только по особому разрешению.

Энн, чтобы добавить мне сходства с хрустальной розой, облила меня духами, я благоухала как летняя клумба, засаженная крупными сортовыми цветами. Лёгкий румянец от волнения и духоты прелестно сочетался с бледностью от корсета. Ступая как по тонкому льду, я ворвалась в царство тьмы… чем-то фееричным, розовым и вкусно пахнущим. Мужчины сразу перестали перешёптываться, а секретари, чуть не свернув шеи, забыли про свои перья. 

Я чуть не брякнула дурацкое «здрасьте», но, вспомнив о правилах, попыталась сделать реверанс, вышло глупо, потому что я пошатнулась и только смогла, что раздражённо скривиться. Затем, даже не дожидаясь какого-либо приглашения, уверенно посеменила вперёд. С лёгким стуком ладони положила прошение, написанное красивым почерком доктора Гибсона и, улыбнувшись и оставив за собой шлейф аромата благоухающих роз, встала прямо перед столом, выпрямившись и вскинув подбородок. Сложила руки в перчатках на животе и с милой улыбкой, как у какой-то мисс Вселенной, замерла в ожидании.

Мужчины отмерли не сразу. Они переводили взгляд с прошения на меня и обратно, пытались сообразить, что же сказать. Один из секретарей громко скрипнул пером, ухватился за конторку и опрокинул чернильницу. Та со звоном упала на пол и, оставляя тёмный след на полу, закатилась на ковровую дорожку прямо к моим ногам. Я огляделась, посмотрела на широкие окна за бордовыми портьерами, на мрачные стены, напоминающие каземат. Вспомнила фильм, где одна из героинь учила трюку обворожения, решила его повторить. Подхватив юбки, медленно склонилась к чернильнице, взяла её в руку, также медленно выпрямилась, выдохнула, потому что в глазах потемнело, и, обойдя чернильный поток, подошла к конторке и отдала ошарашенному и покрасневшему юнцу его потерю.

— Гм… Мисс Смит?

— Да, сэр, — всплеснув руками, я, продолжая глупо улыбаться, повернулась к заговорившему со мной мужчине.