Пикантность состояла в том, что масонская "скверна" проникла и в самую церковь, до самых высоких ее инстанций. В числе своих друзей и поклонников Калиостро называл на суде даже кое-кого из римских кардиналов. Правда, теперь это уже было делом прошлого. Революция так перепугала духовенство, что оно спешно стало покидать масонские ложи, даже самые безобидные. Вообще же в результате революции масонство, как целое, заметно утратило свое былое значение. Хотя оно, как известно, не только выжило, но и дожило на Западе до нашего времени, его "золотой век" остался за порогом 1789 г.

Калиостро пробовал защищаться от обрушившихся на него обвинений, говорил, что его масонская деятельность, как и его "магическая" практика, имела целью восславить господа – его обрывали, требуя, чтобы он не кощунствовал, не примешивал господа к чернокнижию и к "масонским оргиям". Он пытался уверить, что он "добрый христианин" – его уличали в том, что он путается в самых элементарных молитвах и не в состоянии перечислить семь смертных грехов. Особое раздражение у инквизиторов вызывало то, что Калиостро в свое время "напророчил" созыв Генеральных штатов и падение Бастилии. В их глазах сей "пророк" выглядел прямо революционером и чуть ли не виновником названных событий. Разумеется, Калиостро был революционером ни чуть не более, чем та аристократическая клиентура, на которую он всю жизнь ориентировался. И если он и не походил на "доброго христианина", то и противником церкви не был. Характерно, что в период якобинской диктатуры последователи Калиостро в Лионе (а там еще были таковые) активно выступали против декретированного конвентом упразднения католической церкви.

Приговор, вынесенный Калиостро, был жесток: "показательная смерть", иначе говоря, публичное сожжение. Эта давно не применявшаяся мера должна была послужить уроком для всего христианского мира. В лице Калиостро церковь осудила любое отступление от ортодоксии, любое кокетничанье с "опасными" идеями, равно как и увлечение оккультизмом и прочей "ересью". В сущности, его сделали козлом отпущения за грехи светских и духовных господ, проявлявших непростительное, с точки зрения Рима, легкомыслие в канун величайших социальных потрясений. Это тем удобнее было сделать, что осужденный являлся в моральном отношении личностью, весьма подозрительной. И еще одно обстоятельство обрекло его на заклание, хотя о нем официально и не говорили: в Калиостро осудили несомненного плебея, "плутовского Скапена в мантии", как назвал его один из современников, долгие годы водившего за нос "образованных" господ.

Правда, до костра дело все-таки не дошло: Пий VI заменил смертный приговор пожизненным заключением. 7 апреля 1791 г. в церкви Санта-Мария совершился традиционный ритуал покаяния: в простой белой рубахе, босой, Калиостро стоял на коленях со свечой в руке, вымаливая у бога прощения. А тем временем на площади перед церковью палач сжигал на высоком помосте все калиострово хозяйство: "черные" книги, статуэтки Изиды и Аписа, пентаграммы, чучела и прочее. Мага и "великого кофта" заточили в крепость Сан-Лео, где он был посажен в подземелье и закован в цепи. Тюремщикам было наказано бдительно за ним присматривать. В папскую курию приходили анонимные письма, где сообщалось, будто поклонники намерены вызволять Калиостро из заточения, воспользовавшись для этой цели воздушным шаром.

А теперь об одном событии культурной жизни того времени, имеющем определенное отношение к нашему сюжету Той же самой весной 1791 г. австрийский масон Вольфганг Амадей Моцарт начал писать свою новую оперу "Волшебная флейта" на либретто масона Шиканедера. Впервые представленная в Вене 30 сентября, "Волшебная флейта" стала настоящей лебединой песней уходящего века (она оказалась лебединой песней и самого композитора, умершего несколько недель спустя) и вместе с тем его блистательным взлетом, его, можно сказать, поэтическим завещанием. Фантастическая сказка, феерия, исполненная лирики, шутовства и драматизма, пронизанная высокой нравственной символикой, "Волшебная флейта" сфокусировала в поэтическом плане духовный опыт целой эпохи. Часто эту оперу называют "масонской" и нельзя сказать, что для этого нет никаких оснований: она и в самом деле изобилует масонской символикой. Однако Моцарт слишком мудр, слишком насмешлив и слишком серьезен, чтобы ограничивать себя масонскими представлениями. Тем более смешно видеть в "Волшебной флейте" (как это получается у некоторых авторов) какую-то апологию Калиостро.