Дело тут было даже не в каких-то отдельных разоблачениях. "Путешествие в Италию" писалось в начале 90-х годов, когда и общий климат общественной и культурной жизни Европы переменился, и сам "великий кофт" вновь угодил за решетку – на сей раз уже прочно. Гёте выразил общее мнение, когда написал, что совсем не ждал того, чтобы покаравший Калиостро меч направлялся дряхлеющей рукою "матери-церкви". Не ждал этого, очевидно, и сам Калиостро, поселившийся в мае 1789 г. в папском Риме. Когда в последних числах декабря того же года он внезапно был арестован и препровожден в тюрьму Сант-Анджело, то можно было подумать (судя по характеру предъявленных ему обвинений), что никаких особо серьезных последствий арест для него иметь не будет. Но вышло иначе.

За те полгода, что Калиостро прожил в Риме, во Франции разразилась гроза революции, своими громами переполошившая старую Европу. События развивались с захватывающей дух стремительностью. Кончилось время предвосхищений и смутных ожиданий, пришла пора свершений, пора жестоких политических битв. Развитие и углубление революции вело к решительному размежеванию и поляризации общественных сил. Подымалась, собиралась с силами и ожесточалась идеологическая реакция, в чем, разумеется, католическая церковь играла далеко не последнюю роль. Маленькая пестрая фигурка шарлатана с громким европейским именем пала жертвой ожесточенных католических иерархов, вчера еще смотревших на его проделки сквозь пальцы. Папа Пий VI лично наметил жертву и распорядился учинить суд и расправу без всяких послаблений.

Калиостро был судим в обеих своих ипостасях: мага и "великого кофта". Относительно первой инквизиторы колебались, то ли обвинять Калиостро в занятиях черной магией и, следовательно, в связи с нечистой силой, то ли считать его лжемагом, а значит мошенником. В конце концов, его обвинили и в том, и в другом: и в мошенничестве, и в связи с нечистой силой. Объявив, что под личиной графа Калиостро скрывается Бальзамо, суд получил основание обвинять его в безнравственности. Об этом Бальзамо папские ищейки выведали все, что только было возможно, и, по-видимому, еще и приписали ему кое-что, чего за ним не водилось.

Бальзамо представал беспардонным негодяем, с отроческих лет приохотившимся к разного рода жульническим махинациям, а в бытность странствующим художником, не брезговавшим и кражами и еще приторговывавшим своей собственной красавицей-женой. Трудно сказать, насколько такой портрет соответствовал оригиналу, но, судя по всему, Бальзамо и вправду был весьма сомнительной личностью.

Заметим, что прошлое графа Калиостро так и осталось невыясненным до конца. Скорее всего, он действительно был Бальзамо. Но если это и так, остается загадкой история превращения бродячего маляра в того импозантного чародея, каким вдруг объявился он в 1777 г. в Лондоне. Данное "недостающее звено" даже папские ищейки не сумели обнаружить.

Римский "Компендий" (официальная книга материалов о деле Калиостро) переполнен "охами" и "ахами" по поводу того, что такой-де отъявленный мошенник имел в продолжение долгих лет столь необычный успех. "Мифическая Паллада, сошедшая с небес, не встретила бы того приема, тех оваций, какие встречал Калиостро" в городах и весях Европы. Сие пагубное легковерие "святые отцы" объясняли отпадением от "истинной веры", каковое, в свою очередь, приписывалось ими в основном проискам масонских лож. На Калиостро указывали, как на самый яркий пример масонских злостных заблуждений, масонской безнравственности. Изъятый у него при аресте вместе с корреспонденцией список разбросанных по всей Европе лож "египетского ритуала" фигурировал в качестве доказательства его "заговорщической" деятельности, направленной будто бы против церкви и освященных ею порядков.