– Державный… стар… вельми годами… болен… – пояснил он невразумительно, не глядя Михаилу в глаза, – так что одно… царем скоро быть Василию-Гавриилу. Так что смекай! – Афоня наигранно оживился, – Одюживай быстрее, да в Москву, а то как бы не опоздать к лобному столу!
«А Дмитрий Внук?» – хотел спросить Воронцов.
– Может тебя в Новгород перевезти? – неожиданно предложил Яропкин, – На архиепископское подворье?!
В Москве об Кассиане, игумене здешнем, говорили, что он еретик, ставленник Курицына и Патрикеевых, что в Юрьевом монастыре проходят сборища еретиков и надругательства над святынями.
– Да я уж думаю недолго тут. Господь даст…
– Ну, гляди…
Яропкин уехал. Михаил постоял, опершись на верею, у ворот, глядя в серую бесконечную даль Волхова. Не похож старый ворчун Волхов на красавицу Оку. Изгибаясь возле Переяславля Рязанского, Ока, широкая, огромная, искрится и брызжет, веселя взор. А Волхов мутен, сер. Болезненное чувство тоски по родным краям заныло в душе Михаила.
Вороны, кургузо вздымая крылья, дрались на берегу за кусок дохлой рыбины. Одна ворона потешно всё приволакивала и кривила ногу, но тоже лезла в сумятицу, чая ухватить себе добычи. Михаил и не понял сразу: на лапке хромавшей было что-то привязано. Быть не может! Крестик! Медный тельник на гайтане, какие можно купить в каждой церковной лавке. Неужто освященный?! Михаил бросился схватить птицу, да где там! Вспорхнула, улетела волочить святыню по нечистотам.
«Прости, Господи, грешных, ибо сами не ведают что творят».
Глава 3 Помни три дела: молись, терпи, работай
«Кто ходит непорочно, тот будет невредим;
а ходящий кривыми путями упадет на одном
из них»
Притчи 28,18
Михаил возвращался в Москву с обозом, везшим митрополичьи дани. Дорога была уже стылая, укатанная – на дворе конец ноября. Гудели смолистые сосны, лес громадной стеной возвышался окрест. Михаил чутко дремал в санях, ощущая под рукою саблю. Его конь шел рядом с обозом в поводу. Вечерело…
Вдруг сани замерли, и Воронцов тут же открыл глаза. Новгородцы о чем-то спорили, махали руками.
– Эй, чего стали, мужики! – закричал Михаил.
– Повертатца надоть. На яме заночуем до утра, – сказал один возчик.
– Да ницто не будец, – нерешительно мяукнул другой.
– Ницто черту в лапы!
– Так что сталось, мужики?!
– Оглох, ратный?
Со стороны реки и вправду несся не то стон, не то лай.
– Русалки ишь балуютца! – уверенно сказал возчик, – под водицей хороводы водять и маток своих клянут, что некрещеными их погубили.
Все закрестились на эти слова.
– Щас лед еще не крепок, затянут нас… в ночь! Заворацивай, ребята! – гаркнул сильно, – завтрева переправлятца будем!
Михаил усмехнулся про себя, натянул на голову ряднину. Какие там русалки! Ничего ему теперь не было страшно – тело чувствовало выздоравливающую силу, и всё радовало: и лес этот оснеженный зимнею красою, и круглая луна, и даже зуд спины, что, заживши, чесалась неимоверно. Михаил открыто не думал о том, но в тайных души был уверен, что все же поступил верно. Если бы не служба в Наливках, разве смог он удостоится такой царской милости?! Сотник! Франциск Петрарки в конце диалога согласился-таки с суждениями Блаженного Августина и обещал «бросить кривые стежки и выбрать просторный путь спасения». Михаил тоже не собирался больше ходить «кривыми стежками». Он поостережется теперь и от пьянства, и от распутства, поедет к отцу – уже сотником! – расскажет ему все, объяснит, покается…
А там…
Михаил держал в уме гордый московский двор – что ж! Он жив, он возвращается в Москву, сумев много достичь в Выборгском походе. Отец его простит. Приехал уже давно, конечно, дядька Иван Никитич с Белоозера… Да что Иван Никитич! Он сам, он смог! А дальше будет война с Литвою! Отец, наверное, сразу его женит – мысли перескакивали с приятного на хорошее – было любопытно глянуть и на жену Федора. Мать баяла красавица. Ему выберут не хуже!