– Моя очередь. А как насчет того, чтобы повзрослеть и перестать винить меня за свои решения?

Элис отступает назад, и боль в ее голосе ранит в самое сердце.

– Бри, я не знаю, кто ты сейчас.

Она смотрит на меня еще некоторое время, а затем наклоняется, чтобы взять свои вещи. Я не могу пошевелиться, не могу заговорить.

Мне остается лишь смотреть, как она уходит.

5

Гнев, который пронизывает меня, настолько силен, что я чувствую его вкус.

Я успеваю пройти половину пути до «Старого Востока», прежде чем останавливаюсь и перевожу дыхание. Я стою на краю Полк-плейс, и мне кажется, будто все тридцать тысяч студентов Каролинского университета единой волной переходят двор, направляясь на первое в семестре занятие.

Раньше мы с Элис говорили о программе раннего обучения как о великом приключении, которое мы сможем пережить вместе. Теперь, глядя на всех остальных студентов, которые целеустремленно расходятся по корпусам, я чувствую, что здесь сама по себе. Хитрый горький голос доносится из темного угла: «Возможно, так и надо было. Одним воспоминанием о Бри-До меньше». Я сглатываю, ощутив тихое удовлетворение, но оно никуда не девается. Прямо сейчас одиночество кажется… правильным.

В кармане вибрирует телефон. Сообщение с неизвестного номера.

А вот и нянька. Я смахиваю сообщение. Затем телефон вибрирует снова. Звонок. Когда я вижу имя на экране, у меня сдавливает горло, но я все равно отвечаю.

– Привет, папа.

– Привет, моя студентка.

Голос у папы теплый и знакомый, но мой пульс ускоряется. Успел ли декан ему позвонить?

– Это еще не настоящий университет, папа.

Я сажусь на каменную веранду за одной из массивных библиотечных колонн, спрятавшись от взглядов прохожих.

– Но это настоящий кампус, – возражает он. – И я заплатил за обучение реальные деньги.

Проклятье. Тут мне ответить нечего. Я сказала Норрису правду: я получила награду за отличную учебу. Мои родители не богаты, но они хорошо умели копить. И все же той небольшой суммы, которую они собрали на оплату обучения, не хватило бы, чтобы оплатить бакалавриат, не влезая в кредиты. Единственная причина, по которой папа смог заплатить за два года раннего обучения, не влезая в долги, заключалась в том, что награда за успешную учебу позволила уменьшить эту сумму вдвое. Он не распространяется на этот счет, но я понимаю: он сделал ставку на то, что вложения в раннее обучение сейчас помогут мне поступить в университет позже, а может быть, даже получить стипендию. Я морщусь, по-прежнему переживая из-за того, что Элис сказала о выбранных мной курсах.

– Пожалуй, так и есть, – бурчу я.

– Угу-угу, – он усмехается. – Как твоя первая ночь в настоящем общежитии?

Папа не силен в подтекстах. С ним что ты видишь и слышишь, то и получаешь. Если бы ему позвонил декан, он бы уже дал мне это понять. Ясно и четко. Я тихо вздыхаю.

– Первая ночь здесь? Тихая, – вру я. Мне это не по душе, но мне сегодня все не по душе.

Я жду следующего вопроса, и он звучит как по расписанию.

– Не видела других афроамериканцев?

В старшей школе единственные темнокожие ученики были на год старше меня. Тихий мальчик по имени Эрик Роллинс и девочка Стефани Хендерсон. Когда мы проводили время вместе, белые ребята всегда нервничали, будто их это как-то странно будоражило. Все остальные темнокожие, кого я знала, были либо родственниками, либо прихожанами церкви, до которой нужно было ехать через два городка. В Каролинском университете было больше темнокожих, чем в Бентонвильской старшей школе, в этом я была уверена. Это была одна из причин, почему я подала документы сюда.