Мамай смотрел на сражение с пологого обширного холма. Был он в окружении свиты и лучших нукеров. Сам темник-узурпатор не решился вмешиваться в битву с мечом в руках – навоевался он, пусть его умелые полководцы ищут удачу. И они искали – со всей татарской бешеной страстью. Левый фланг русских, видел Мамай, стал обнажаться, редеть – много было погибших. Но с обеих сторон, тут уж ничего не скажешь. И все-таки изловчились татары – самые свирепые ударили и стали теснить русичей Полка левой руки. Осталось немного поднажать и раздавить московскую рать! Но где было взять новые силы? Пара туменов решила бы исход сражения быстро и сразу, но их не было!

И тут в стане русских случилась беда. Две беды! Об одной из них тотчас донесли Мамаю: «Князь Дмитрий убит и перебита вся его свита!» Это была чистая правда: герой Михаил Бренок, взявший на себя княжеское тягло, пал смертью храбрых, а вокруг него лежали сейчас десятки московских вельмож, охранявших до последнего подставного великого князя. Все они были иссечены мечами и изрешечены татарскими стрелами. Слава героям! Но так было. Но вторая беда оказалась куда хуже: на третьем часу битвы великий князь Дмитрий Иванович, намахавшись мечом, взмыленный и уставший, вдруг почувствовал, что голова его идет кругом и глаза застилает тьма. Он решил, что ранен, может быть, смертельно, прошептал обрывок молитвы и стал терять сознание. Так он и повалился из седла под ноги своего же коня, который лишь чудом не затоптал его, и так и остался лежать среди тел убитых и раненых. И сквозь пелену только и услышал: «Князь ранен! Дмитрий Иванович?! Родненький!..» И тьма. Но его ранение (или смерть?!) не вызвало никакого интереса у атакующих татар, ведь он был в этой схватке не на жизнь, а на смерть, простым русским воином.

Дмитрий Иванович открыл глаза только когда почувствовал на своем лице влагу – его лицо бережно обтирали. А над ним ласково шумела береза.

– Жив он, жив! – завопили у него над ухом. – Дмитрий Иванович, как ты?! – Бешено кричал его телохранитель боярин Добрыня. – Нет же на тебе ран! И головушка здорова! Да что с тобой, великий князь, что?!

– Думал, убит, – тихо прошептал великий князь Московский.

– Тебя Ослябя на руках вынес, – сказал Добрыня. – А мы отбивались со всех сторон! Но отстояли же, отбились от степной сволочи! Ослябя опять биться пошел! Да что с тобой, что?!

– Только Бог и ведает, – проговорил князь. – А что на поле-то? Что там? Как татарва проклятая?

– А там Господь по-своему с басурманами разбирается, – усмехнулся Добрыня. – Владимир Андреевич и Боброк свою силушку показали! Дождались часа! Вот бы к ним сейчас!

– Слава Господу, – прошептал князь. – Ты вот что, Добрыня, ты Васю моего, старшенького, одного не оставляй.

– Да как же я мало́го своего дружка оставлю?

– Потому что не ровен час…

– Нет, великий князь! – Добрыня требовательно схватил руку государя. – Чего это надумал, а?!

– А того, Добрыня. Если помру я, тебя заклинаю: будь ему надежей во всем. Сбереги его – у него, наследника моего, противников найдется…

– Не помрешь ты, великий князь, слово даю!

– Нам бы только битву вытянуть…

– Вытянем – перебьем нехристей!

А дела-то как раз пошли на лад. Словно сам Господь взял и повернул ключ судьбы по-своему. Как надо было. На века и тысячелетия надо.

Случилось вот что: Мамай ликовал! Восторг душил его! Он видел, что левый фланг русских, Полк левой руки, поредел и едва держится, а лобовой удар его татар, положив Сторожевой и Передовой полк, уже вовсю пробивает оборону Большого полка русских. И тогда опытный полководец, темник Мамай, дал приказ последним своим силам, арьергарду, обойти левый рукав русского войска, зайти в тыл и ударить по Передовому полку. Изничтожить противника! Так, на авось, поступают военачальники, когда чувствуют удачу. Сердцем, печенками чувствуют! Когда последняя сила может лечь на весы и решить исход великой битвы. Татарские войска арьергарда оторвались от основной массы, уже едва пробивающей заслон Большого русского полка, и устремились направо – на левый фланг русских. Нужно только было пройти мимо той самой обширной Зеленой рощи, раскинувшейся до самого Дона, и ударить неприятелю в тыл. И покончить с ним – вырезать всех до одного, и тогда уже – вперед на Русь! Как же эта мысль подогревала рвение татар! И когда лучшие силы ордынцев, их последние силы стали обходить едва державшийся левый фланг русских, Зеленая Дубрава вдруг ожила! Загудела и ожила! Тысячами голосов! И бубнами, и трубами, и боевыми рогами! Воем ожила победным! Тысячи воинов, до того прятавшиеся там в овражках и кустах, всю ночь таившиеся, боевым порядком стали выходить наружу – и несколькими слаженными большими отрядами ударили по флангу и в спину татарам. Это и был Засадный полк, которым командовал Владимир Андреевич Серпуховской и воевода Боброк-Волынский. Удар оказался таким внезапным, страшным и роковым, что татары дрогнули. А тут и левый фланг основного войска собрался с силами, и взяли русские ордынцев в тесный замок. Свежие силы двух полководцев, измучившиеся от ожидания, готовые взбунтоваться оттого, что им не давали вырваться из логова, у которых руки чесались и сердца горели праведным огнем, вдруг получили волю. Они-то и стали рубить татар Мамая в капусту. Изничтожать. Сотнями укладывать в землю. Все то, что темник хотел проделать с русскими, они проделывали сейчас с ордынцами. И не было у татар другой дороги к спасению, как только нестись к Дону! А воды татары не любили и боялись! И кто не погиб под мечами, тот утонул в Дону, а кто выплыл, был зарезан на том берегу охраной княжеского лагеря.