Она пробовала молиться, но становилось только хуже. Разум ее, как и тело, сгорал.

Мона вытерла выступивший пот над верхней губой и задумалась о том дне, когда она впервые за долгое время вновь ощутила присутствие чего-то потустороннего. Это было в середине сентября, как раз на Праздник осени. Ларс перекрыл крышу в сарае и наполнил деревянные коробы душистым сеном. Горные сеттеры были уже пусты – из года в год именно в это время сгоняли с выпаса домашний скот. В тот день, работая в огороде, Мона вдруг вздрогнула и посмотрела вдаль, на горные вершины, и сердце ее затрепетало как в детстве при мысли о нечистой силе, которая теперь могла безраздельно властвовать в сеттерах до самой весны. Горные ведьмы – хюльдры - становились хозяйками склонов и горных пастбищ. Так уж повелось, что именно к середине сентября скотину загоняли в стойбища, и каждый в округе знал, что сделать это нужно своевременно. Хюльдры очень не любили, когда люди заставляли их ждать, а потому всячески пакостили, чтобы выгнать их с горных хуторов. И ладно, если получалось живым добраться до своей деревни, а ведь кое-кто так и пропал, оставив своих близких в полном неведении… Но тут уж мнения расходились – поговаривали, что ведьмы не убивали, а заманивали своей красотой неудачников и оставляли их в качестве прислуги. Но какая радость от того жене, невесте или детям, оставшимся без мужчины в доме? Вот и задумаешься, галочку в календаре поставишь, чтобы все сделать вовремя и не попасться на глаза нечистой силе…

Разумеется, Мона не особо верила легендам и байкам. Это в детстве ей нравились россказни старой бабки. На самом деле, не хюльдры уводят мужчин, а они сами решают уйти…

В последнее время Моне до слез хотелось вернуться туда, в свои восемь лет, чтобы засыпать под тихий голос старой Хельги, а проснувшись, есть молочную кашу и представлять себе, как красивые свободные горные ведьмы водят хороводы под звездным небом…

Мона вновь почувствовала головокружение и слабость. Стащив рукавицу, она зажала ее зубами и сомкнула губы, всасывая мерзлый снег. Звуки исчезли на несколько мгновений, к щекам прилил жар, а спину обдало холодком.

Она зашла довольно далеко. Это была чужая земля, к тому же – самое глухое место, как говаривала старая Хельга. Медвежий лог... Здесь нечистая сила чувствовала себя полноправной хозяйкой.

Стоило бы поостеречься лесных зверей, но Мону тянуло сюда, словно магнитом. Окруженная ледяным холодом, она дрожала посреди чащи и могла поклясться, что за ней наблюдают. Краем глаза Мона будто улавливала движения, но все это оказывалось лишь движением деревьев. Боль будто застыла, уступив место суеверному ужасу и какому-то странному восторгу.

Ларс сказал бы ей, что она сошла с ума. И был бы прав. Вот только Ларсу наплевать на то, что с ней. Наверное, он просто ждет, когда, вернувшись однажды, найдет ее бездыханное тело. Думает ли он о том, когда она сведет счеты с жизнью? Его нет уже очень давно – Мона перестала считать дни. В зимние месяцы на хутор практически не добраться. Да и не кому. Все давно забыли про Мону, потому что считают ее отшельницей.

Когда-то Ларс любил ее. Привез ее в Лерде, чтобы она стала хозяйкой. После войны всем хотелось сытой жизни и покоя. Но через двадцать пять лет Ларсу стало тошно рядом с ней.

Ей и самой было тошно…

Без этого ежедневного выматывающего похода Мона не находила сил дожить до вечера. Вернувшись на хутор, она прислушивалась и посматривала в сторону белеющих хребтов над кромкой леса, ощущая, как сладостно и больно перехватывает дыхание в груди. Ей казалось, что на несколько мгновений или часов она вновь становится живой. Что больная плоть ее вновь обретает свежесть и гибкость…