— Поехали, — скомандовал глухо и дернул ручку автомобиля.

В салоне достал пачку сигарет из пенала между сиденьями.

— Домой?

— В офис, — извлек зажигалку из пачки вместе с сигаретой. Давно не курил.

Не до отдыха было сейчас. Я планировал раскидать перед глазами детали того, что случилось прошлой ночью, изучить записи и отчеты. Это как раз займет время до утра. А потом возьму пару дней отдыха — изматывающего, полного удовлетворения своих похотливых инстинктов и, уверен, беготни по двум уровням моей квартиры. Буду заглаживать и зализывать вину на каждом сантиметре ее кожи, хочет она того или нет.

Офис встретил унылой тишиной… и запахом кофе. Майк вышел из соседнего кабинета:

— Пересмотрел камеры. Тебе оставил персональные отчеты погибших. Как ты и просил.

— Хорошо, — кивнул и направился к себе.

— Как прошло?

Я усмехнулся, усаживаясь:

— Сбежала.

— Да ладно?! — восхищенно усмехнулся Майк. — Позволил, небось.

— До завтра. Как раз поработать ударно.

— Не хочу расстраивать…

—Вот и не надо, — клацнул я по клавиатуре, запуская систему.

— …звонил твой отчим.

Я скрипнул зубами. Адвокат ему, конечно же, уже донес все. Я не отчитывался еще — не до него было. Да и не в приоритете он.

— Сказал, если ты не появишься лично у него завтра, то он приедет на работу.

— Пусть едет, — сощурился я на экран. — Думает, я не сделаю его пропуск временно недействительным?

— Обидится…

Но я уже не слушал — ушел с головой в работу и отчеты. Имя погибшего Стивенса напомнило, что есть один важный вопрос.

— По ребенку Стивенса решили с компенсацией?

— Не слышал. Да и не единственная это проблема. Он все равно переходит на попечение Клоувенса, а компенсация ляжет на счет, поэтому и не торопятся.

— Черт…

— Ребята были у него. Он говорить перестал. Отправили в психиатрическое пока.

Я прикрыл глаза, опускаясь лбом на кулак. В тишине кабинета ничто не мешало закопошиться под кожей собственным воспоминаниям…

Я почувствовал, когда отца не стало. Мне тогда будто сердце вынули, я перестал дышать почти, хватался за грудь… А потом отпустило. Будто кто выдернул изнутри что-то важное, и пустота заполнилась болью. И только через много лет — тишиной. У этого ребенка все это впереди…

— Можно к нему будет?

— Правда хочешь?

Я дал взглядом понять, что не стоит мне задавать подобные вопросы, и вернулся к монитору:

— На утро реши.

— Хорошо.

И я надел наушники, чтобы внимательно вслушаться в происходившее в заброшенной пекарне, где мы вчера устраивали облаву. Час за часом я буравил взглядом одну точку на столе, сдавливая карандаш между пальцев. Лист был почти пуст на временные отметки — так, пара непонятных фраз для расшифровки и очистки от помех…

А вот перед первыми выстрелами отчетливо слышался крик. Могло показаться, что это просто мат, но я все равно пометил временной отрезок и поставил в приоритет для расшифровки.

Когда оторвал взгляд от монитора, над городом уже светало. Очертания каменного квартала смешались в какую-то грязь. Я откинулся в кресле, теряя концентрацию, и в голову снова полезли мысли о журналистке.

Странно — нервы не дрогнули, горло не сдавило от сухости и жажды, но из груди вырвалось требовательное и взвешенное рычание: «Моя». Видимо, гормоны поутихли, наконец. Желание из одуряющего и смертельно опасного стихло до терпимо тлеющего. Голова стала, наконец, абсолютно ясной.

Глянув на диван, я не нашел на нем Майка, зато на краю стола стояла чашка с кофе. Потрогал, убедился, что он безнадежно остывший.

Было в этом утре что-то особенное — последний день прежней жизни. Странно, что не было никаких сомнений по поводу Донны. Я ведь не обществу вызов бросал, а себе самому прежде всего. Не нашел времени выбрать — зверь выбрал за меня. И неплохо так выбрал, надо сказать — девочка идеально соответствовала моему вкусу. В меру зубастая, дерзкая, заводная… И мордашка с фигурой — загляденье. Немного травмированная, но живая. А не все эти идеальные до ряби в глазах самки, которых то и дело натравливал на меня отчим. Страшно было представить, что на какую-то из них сделал бы стойку, но зверь ни разу не подставил — уносили ноги с поднятой головой и брезгливой гримасой.