– Ох, Эля, я совсем по другому поводу, – печальный тон, – тут такое дело, мама одной из девочек утверждает, что видела тебя выступающей в стриптиз…эм…клубе…право слово, мне неловко это даже произносить. Но женщина – жена одного влиятельного депутата, мы не можем оставить ее слова без внимания, да и среди других клиентов уже поползли слухи. Так что я не могу не спросить, ты не переживай, если это поклёп, то мы защитим тебя и…

Мои щеки краснеют от стыда и я жмурюсь, а потом нахожу в себе силы признаться.

– Не нужно, Анна Николаевна, я сегодня же заявление на увольнение напишу, приду после обеда, – слышу в трубке только ее размеренное и глубокое дыхание, не в пример собственному.

Нет сил признаться, что мама девочки права, и видела точно меня. И не возникает у меня мысли, каким образом меня могли узнать, настолько я опустошена, что эта новость никак не трогает.

– Хорошо, – покладисто соглашается директриса.

И от горечи, разлившейся в груди, мне хочется свернуться клубочком и плакать, выплескивая всю боль от вселенской несправедливость. И стоило быть хорошей приличной девочкой, чтобы в одночасье все потерять? И репутацию, и работу, и честь?

Семь месяцев спустя

– Пакет желаете? – говорю новому покупателю и, дождавшись молчаливого кивка, пробиваю штрих-код.

– Женщина, а побыстрее можно? – кричит кто-то из очереди.

Сначала я не понимаю, что «женщина» – это обращение ко мне, а затем стыдливо опускаю голову, но превозмогая дрожь продолжаю пробивать продукты.

К концу смены немного ломит спина, но я быстро сдаю кассу и спешу домой. Прилечь. Последние несколько месяцев я живу на окраине города, снимаю комнатушку у пожилой старушки и, как могу, коплю деньги к рождению моего малыша.

– Тише, маленький, тише, – поглаживаю живот, успокаивая его и себя.

Это стало своеобразным ритуалом перед сном. Пишут, что такое общение матери с младенцем еще в утробе закладывает его психику и интеллект, так что я всегда фонтанирую положительными эмоциями. Стараюсь не вспоминать прошлое и двигаться вперед. Вот только иногда, подсчитывая собранные деньги, меня охватывает беспробудная тоска. У моего ребенка есть только я, никого больше – ни отца, ни тети.

В тот злополучный день мне пришлось не только уволиться с работы, но и забрать документы из универа. Оказалось, что кто-то распространил по всему городу сплетни о моих подвигах в стриптизе и продаже тела криминальному авторитету. Веру я в тот вечер, когда вернулась опустошенная домой, больше не видела, но до сих пор с отчаянием надеюсь, что она к моим неудачам отношения не имеет. По приходу домой я сразу же собрала свои вещи, сняла квартиру у бабульки по объявлению и устроилась, как мне казалось, временно в супермаркет кассиром. И через месяц узнала о беременности. Первой мыслью было идти к отцу ребенка, но после меня обуял страх. Такому, как он, дети не нужны. Лишь один раз я позволила себе слабость и пришла в клуб, но подойти не решилась. На его коленях сидела какая-то девица развязного поведения, и в тот момент я решила, что воспитаю свою дочь сама. Отчего-то уверена, что родится девочка.

От неприятных воспоминаний меня отвлекает шум в коридоре.

– Баба Зоя, и зачем тебе эти ходули? Говорил же, давай в санаторий тебя отправим, да и переезжала бы ты ко мне.

Улыбаюсь, слыша голос Гриши, единственного внука хозяйки квартиры. Встаю у двери в свою комнату и наблюдаю за ними.

– Ничего он не понимает, Эля, – обращается ко мне бабуля, – женщине не пристало жить с неженатым внуком. А то так глядишь, я и правнуков не дождусь.

– Как скажешь, ба, – закатывает глаза к потолку мужчина, а затем подмигивает мне, – ладно, девочки, развлекайтесь, я пойду, а ты, Эль, не забудь, послезавтра с тобой на выставку идем, ты обещала.