Губы Руны раскрываются. К щекам возвращается румянец. Во взгляде снова появляется жесткость.

– Эта история неверна – он женится на девушке из какого-то другого места. Но, – ее голос дрожит, как и все остальное, – если ты знала все это, а также про четыре дня, почему ты вообще согласилась? Зачем ты отправила ее туда, зная, что Алия потерпит неудачу? Что она умрет?

Потому что я верила, что ее любовь этого стоит.

Потому что я видела себя в ней. И дедушку Николаса в нем.

Потому что я все еще верю в счастливые концы, хотя сама я – ночной кошмар.

Руна все смотрит на меня. Я задумываюсь, видит ли она это на моем лице – девушку, какой я была много лет назад. Ту, что не раз жертвовала собой ради Ника и готова сделать это снова.

– Я думала, ее сердце достаточно настрадалось, – говорю я. Теперь мои слова слабые и пронизаны усталостью, скрывать которую больше нет сил. – Я думала, она заслужила шанс на любовь.

– Шанс? – Руна надвигается на меня. Остатки ее локонов развеваются, подобно гриве льва. – Ты про все это слышала, ты, со своей легендарной мудростью и репутацией. И ты знала, что у Алии нет ни единого шанса.

– Никто из нас этого точно не знает, маленькая Руна. Но твоя сестра была полна решимости. Она нашла меня, желая бороться за то, во что верила. Победит Алия в этой борьбе или нет – не мне было говорить ей, что пытаться не стоит. – Я сжимаю зубы, кулаки, щупальца. – Любовь стоит страданий и жертв, если она истинная.

– Любовь ничего не стоит в жизни, если тебя не будет на этом свете! – Ее лицо словно кричит мне: почему ты этого не видишь? Разве ты не прожила достаточно долго, не страдала достаточно долго, чтобы понять, что смерть – постоянна? Разве ты не прожила достаточно долго и не страдала достаточно долго, чтобы понять: смерть – это смерть? – Алия должна была пробыть здесь еще три сотни лет. Сколько раз могла бы она влюбиться за все эти десятилетия и не платить такую дорогую цену?

Руна тяжело дышит, крепко сжимая нож. Я ее не боюсь. Однако внезапно я боюсь за саму русалку.

– Ты не веришь в любовь, не так ли? – спрашиваю я.

Ее пальцы белеют, сжимаясь вокруг ножа.

– Я люблю свою сестру.

– Руна, – говорю я, желая положить успокаивающую руку на ее вздымающиеся плечи. Но это не способно подавить чувство брошенности, охватившее ее душу. – Если ты действительно любишь Алию, то лучшее, что ты можешь сделать, – это дать сестре нож и принять ее выбор.

– Нет, я его не приму. Я дала тебе цветы моего отца, подвергнув опасности его и себя. Мы отдали тебе свои волосы – а ты даже никак не использовала их. – Руна поднимает клинок. – А теперь у меня есть нож. Только вот моя сестра скорее умрет, чем использует его против единственного доступного чертова Ольденбурга.

Русалка не закончила. Она делает паузу – убедиться, что я поняла. Все ее потери ясно изложены.

– Мне осталось отдать тебе еще кое-что. Если ты не примешь это прямо сейчас, то увидишь, какая я действительно талантливая. – Ее ноздри раздуваются. Руна надвигается на меня, выставив нож. – Измени меня. Преврати меня, и я это сделаю. Я убью этого парня, если это означает спасение сестры.

Янтарные глаза девушки впиваются в мое лицо. Ее плечи и грудь вздымаются и опускаются.

Я действительно верю, что она убьет парня ради жизни сестры.

Я впечатлена этим поступком и ужасно расстроена им. Что бы она ни думала обо мне, мои мотивы, когда я отправляла ее сестру на сушу, были чисты. Я верю: сердце поступало правильно, когда я дала русалке ноги. Хотя теперь понимаю: стоило не так переживать из-за ее вранья на суше, как из-за лжи в мой адрес. Однако в любом случае ее манипуляции могут привести к гибели внука Ника. Я бы хотела, чтобы Николас был кем-то другим. Возможно, так и есть. Может, русалочка снова соврала мне, чтобы получить желаемое, – зная мою историю с его семьей и любовь к Нику.