Он в подробностях излагал все события того дня, видимо, после разговора с Кожинским припомнил еще подробности, да те майору не понадобились.

Толком ничего нового не вызнал. Поспрашивал насчет обыкновенных встреч, оказалось, они собираются в гараже по субботам, та пятница – исключение, тем более благоприятное, что на следующий день после нее тоже поддали.

Я не дослушал, стал собираться. Кацапов еще помялся у входа, дернул за рукав. Предложил на прощание помощь, вдруг еще что важное припомнит. Смотрел на меня при этом глазами преданного пса, очень надеясь, что я дам согласие на новый визит.

– Я ведь с той поры в завязке. И прежде немного пил, так, больше для видимости, но с той поры ни-ни. Чтоб все упомнить и не пропустить.

Попрощавшись, я стал спускаться по лестнице, лифт не работал. Только когда открывал входную дверь подъезда, услышал как щелкнул замок кацаповской квартиры.

С Гусевым мы договорились встретиться вечером, образовавшееся окно я планировал потратить на новый визит в лабораторию, определенно, надо мне там прописаться, а то только трачу или свои, как сейчас, или клиентские деньги; последние, понятно, значительно чаще. Нынче в голове свербела мысль: может, снова вкралась ошибка, может, лучшее оборудование не найдет следов ДНК девочки. И еще одна схожая по силе воздействия дума терзала: надо убедиться, что Шалый действительно виновен по всем статьям, и тогда с чистым сердцем пускать его дело на самотек, на мнение прокурора, на согласное с ним решение судьи.

Эксперт подъехал вместе со мной, удивительная точность, а ведь не сговаривались. Квятковский, первый помощник и ученик Турсунова, и такой же дока, при встрече мы обменялись понимающими взглядами. В ходатайстве я настоял на заборе пробы и у Шалого, чтоб исключить ошибку. В знакомую комнатку СИЗО привели обвиняемого.

Вид у него стал еще более жуткий: лицо приобрело изжелта-лиловый оттенок. Говорил он с заметным трудом, губы плохо слушались. На прибывших, включая меня, смотрел с опасением. Когда ему пояснили суть, немного успокоился, а после взятия пробы попросился на разговор.

Мы остались одни.

– Что, удастся отвести? – спросил он, едва хлопнула дверь.

– Но я понял, что вы эту игрушку первый раз видите, – подчеркнуто вежливо произнес я. – Лучше во всем удостовериться. Тем более, оборудование у судебных экспертов старое.

– Но я правда первый раз вижу, – Авдей буквально прошипел эти слова, кривясь от неприятных ощущений, слова давались ему с трудом. – Зачем она мне, руками проще. Это всё немцы, их извращенцы придумают…

Шалый закашлялся, нижняя губа у него начала кровоточить. Я отвел глаза. Помедлив, произнес:

– А по результатам анализа будем думать, как действовать дальше.

– Но если на ней следы той девчонки, тогда…

– Сперва посмотрим, что эксперт скажет.

– Ему можно верить?

– Нужно. Он в таких делах спец, – я вдруг заметил, что Шалый больше не решается называть меня на «ты», но и на «вы» пока не выходит. Что же, хоть один плюс.

– И долго ждать?

– До пяти дней. Мне как постоянному клиенту, сделают быстрее. В начале будущей недели увидим готовое.

– Только б не нашли, – мрачно произнес он. Вот странно, вроде без нажима, просто сказал, но я вдруг проникся этой фразой, посчитав ее идущей от самого сердца. Потому решил переменить тему и спросил его о содержании в карцере. Авдей рукой махнул.

– Лучше там, чем вот так снова, – он опять закашлялся, я попросил охрану привести врача. Разговор и без того короткий, подошел к концу, Шалого повели на осмотр.

Гусева пришлось дожидаться. Человек необязательный, он и до того откладывал разговор, а когда я прибыл в его квартиру, расположенную в доме напротив здания, где проживала семья Дежкиных, но только числящейся по Электродной улице, то застал только жену и ее знакомую, они собирались уходить. Супруга понятия не имела о моем визите, задержись я на пару минут, и поджидал бы свидетеля в коридоре.