– А вот и Треугольник…

– Брось. Пойдем.

– Постой, душечка, дай Пса и Псицу отыскать.

– Ну вот… Какой еще такой Пес и Псица на небе.

– Есть. Все животные на небе есть, как и на земле. Пес, Лев, Кошка, Тигр…

– Ври больше. Пойдем. Ну статочное ли дело, чтобы на небе Пес! Это даже и неприлично.

– Позволь… Если Медведица есть, то отчего же Псу не быть? Такая же божья тварь.

– Ты пойдешь в казино или не пойдешь?! – возвысила голос супруга.

– Иду, иду… Эх, не дашь уж и на звезды посмотреть! – проговорил Николай Иванович и направился за женой.

– На звезды смотрят ученые люди, астрономы на обсерватории, а зачем тебе звезды? – был ответ.

Вот и подъезд казино. Около него стоял один-единственный экипаж, и кучер на ко́злах курил трубку. Ливрейный швейцар распахнул перед супругами дверь, и открылся великолепный вестибюль. Шла мраморная лестница вверх, застланная ковром. Стены были расписаны живописью. Стояли статуи. Налево помещался прилавок кассы, и за ним кассирша, затянутая в рюмочку и с живыми цветами в волосах.

– Де билье… – обратилась к ней Глафира Семеновна.

– Прикажете вам два абонемента на месяц? – спросила кассирша.

– Нон, нон. Де билье пур ожурдюи[45].

– Тогда возьмите абонемент на неделю.

– Нон, мерси. Пур ожурдюи… – стояла на своем Глафира Семеновна. – Зачем нам абонемент? С какой стати? Может быть, еще и не понравится, – сказала она мужу.

– Абонемент, мадам, обойдется вам вдвое дешевле, – поясняла кассирша и оторвала два билета, взяв за них по три франка.

– Как навязывает-то! Должно быть, делишки здесь не особенно важны, – заметил Николай Иванович.

Супруги поднялись по лестнице и очутились в длинной галерее с диванами по стенам. Галерея была совершенно пуста. Они прошли ее и очутились в буфетной комнате. Стояли маленькие столики. В глубине помещалась буфетная стойка с фруктами в вазах и целая батарея бутылок, из-за которой торчала голова буфетчика. Буфетная была также пуста. В ней уныло бродил лакей во фраке и за одним из столиков перед самой маленькой рюмкой коньяка сидел громадного роста мужчина с большим животом и, откинувшись на спинку стула, пыхтел и отдувался.

– Однако публики-то не завалило! – заметил жене Николай Иванович.

– По всем вероятиям, на музыке. Ведь музыка играет, – отвечала жена.

Они прошли в зал. Зал также был пуст. Двое дверей из зала вели на балкон, и там слышалась музыка. Супруги вышли на балкон, висящий над морем. Балкон громадный, во весь этаж, весь уставленный мраморными столиками, но за ними опять-таки сидело не более пяти человек. В выстроенном на балконе стеклянном киоске играл небольшой струнный оркестр. Дирижер во фраке и белом галстуке так и надсажался, махая смычком.

– Где же публика? – дивилась Глафира Семеновна. – И Оглотковых нет, и доктора нет, а ведь как просили нас прийти сюда!

Они прошли вдоль всего балкона и смотрели в лица немногочисленных слушателей музыки. Одиноко за одним из столиков, перед остывшей чашкой кофе, спал рыжий бакенбардист в смокинге, прислонясь головой в серой шляпе к стене и опустя вниз руку, в которой была сжата газета. Далее сидела пожилая дама, сильно закутанная в перовые боа и смотревшая на освещенное лунным светом море. Она облокотилась на столик и тоже дремала. Еще подальше – дама с мужчиной во фраке. Дама сидела перед чашкой с шоколадом или кофе, была нарядно одета в шелковое платье и в малиновое сорти-де-баль, опушенное перьями белых марабу, а мужчина клевал носом, вздрагивая черным цилиндром.

– Что это, сонное царство, что ли? – продолжала недоумевать Глафира Семеновна. – Как хорошо слушают музыку! Вот меломаны-то!