Однако пани Руженка понимала, что жизнь не стоит на месте. Прослышав об экономическом росте Трясиновки, в нее переехал разорившийся немецкий пивовар и тоже открыл питейное заведение – правда, на противоположном конце от пани, и обжигалку там не подавали, так что конкуренция ей от этого была, так сказать, косвенная. Затем пронеслись слухи о том, что, дескать, где-то неподалеку тесную забегаловку открыл один ушлый еврей, и что у него страсть как дешево, хотя и слегка разбавлено, и что он даже иногда дает в долг[46]. Тут Руженка поняла, что надо действовать, и несколько недель бродила по горисландским полям, рощам, лесам и болотам, разыскивая новые травы да ароматы, которые бы могли бы стать достаточным залогом верности ее посетителей и послужить страховкой на то время – наступление оного она с ясновидческой горечью проницала – когда Миколины золотые наконец иссякнут.

После придирчивого изучения на вкус, запах и ощупь некоторые травы ей особенно приглянулись и, тщательно их очистив, просушив и растолчив, Руженка начала подсыпать душистые порошки всех цветов к тем или иным настоям. Поначалу новые сорта обжигалки предлагались за полцены, поэтому вскоре с ними были ознакомлены все взрослые трясиновцы. Но потом случилось неожиданное. С высот современной науки мы можем высказать предположение, что, скорее всего, среди этих трав была одна, по всем приметам болотная, обладавшая действием необычным и удивительным.

Здесь надо пренепременно сказать несколько слов о давнишнем руженкином постояльце. Поначалу он, вроде, собирался задержаться денька на три-четыре, но потом, выйдя как-то вечером во двор, потянулся и с легким изумлением сказал: «А небо-то у вас тут чистое, как о прошлую неделю в горах. Как это я намедни ничего не приметил?.. Удивительно. И что – здесь всегда так?» Руженка, давно взявшая за правило не спорить с мужчинами, кивнула. «Это очень даже интересно, – продолжал постоялец. – Даже оченно. Так сказать, чудо, mirum, неизвестное природе, что-то необычное, multo novus». Тут выяснилось, что у него в сундуке есть какой-то диковинный аппарат из нескольких соединенных между собой металлических трубок, который он на следующий день извлек, собрал и с трудом водрузил в верхней горнице прямо на подоконник.