– Бабушки любят своих внуков.

– А почему бабушки любят своих внуков?

– По глупости.

Стёпа удовлетворился и замолчал. Странно, но действия по глупости не вызывали у него вопросов.

Соседский мальчик Дима подходит к ограде. У нас сетка-рабица, и виден он хорошо. С другой стороны к нему подбегает Стёпа.

– Дима! – радостно кричит он, – Дима! Как тебя зовут?

– Дима, – серьезно отвечает тот.

Они бегают вдоль забора и смеются. Наконец, Стёпа устаёт и останавливается:

– Дима, – снова говорит он, – Дима, как тебя зовут?

– Дима, – следует невозмутимый ответ.

Стёпа нашёл червяка, зажал в руке, принёс мне. Я должна была восхититься червяком. Я восхитилась. Потом пришлось подержать его в руке. Я подержала, но созналась, что не очень люблю червяков.

– Соня любит, – решил Стёпа.

– Навряд ли.

– Нет, Соня мне говорила, что очень сильно любит червяков.

Оставим это сомнительное утверждение на совести Степана.

– Я съем червяка.

– Нет, ни в коем случае. Нельзя есть такую гадость.

– А почему?

– Он грязный, ты его в земле нашёл.

– Тогда ты съешь. Помой и съешь.

– Я не люблю червяков.

– Тогда я Раде отдам.

– Хорошо, Рада пусть ест.

Гуляли по садовому товариществу, Стёпа нашёл красную пластмассовую трубочку, похожую на трубку из шариковой ручки, в которую заливается паста. Несмотря на мои протесты, взял её с собой.

На дороге лужи, их приходится обходить.

– Почему здесь лужи маленькие, а там были большие?

– Там почва неровная, здесь лучше.

Стёпа подносит найденную трубку ко рту, и наклонятся над лужей. Такое впечатление, что он хочет в неё подуть.

– Ай-яй, – кричу я. – Нельзя грязную трубку в рот совать!!!

– А она грязная?

– Да, ты же её на дороге нашёл.

– Я приду, её на стол положу.

– Нельзя находить всякую дрянь на дороге и класть на чистый стол.

Идём дальше. Стёпа смотрит на лужи.

– А Рада из них пила.

– Рада собака, ей можно.

– Я ей трубочку дал, она из трубочки пила.

Господи, что только не выдумает человек, когда ему три с половиной года!

Степан залез на яблоню. Ухватился за тонкую иссохшую ветку, она стала ломаться, он – вопить на весь участок от страха.

Я прибежала на звук: внук высоко, не достаю даже до кроссовок, прилепился к стволу, уцепился правой ручонкой за сухой ломкий сук, чувствует, как он трещит, и плачет:

– Ой, боюсь, ой, боюсь.

Я боюсь вместе с ним: если начнёт падать, то пока долетит до меня, весь издерется о сухие ветки, и не факт, что я его поймаю. Земля в саду, правда, мягкая, покрыта травой, и это утешает.

– Держись за ствол, за ствол держись, – командую я, оглядывая дерево и обдумывая его путь наверх. Как-то он туда залез, значит, и слезть можно.

Внук обнял шершавый ствол, прижался к нему, перестал выть от страха.

– Ногу тяни вниз, ещё вниз, направо, ещё тяни.

Маленькая нога с задранной штаниной медленно сползла до развилки дерева, укрепилась там. Мальчишка перенес на неё тяжесть тела, высвободил вторую ногу и ухватился руками за толстый сук, расположенный ниже.

Вторая нога стала спускаться, скользить по стволу, достигла моих поднятых рук, и уже не ища опоры, внук мешко́м свалился мне на руки. Я поймала, поставила на землю.

Стёпа подергал руками и ногами, проверяя, всё ли в порядке, и ухватился за яблоню, чтобы повторить восхождение, вернее, вползание на её макушку.

Достигнутый в первый раз результат, видимо, не удовлетворил его. Я разозлилась: даже и спасибо не услышала за спасение, и он снова за старое.

– Если ещё хоть раз полезешь на эту яблоню, я наподдаю тебе хороших.

Мой американский внук задумался. Угрозу он слышал в интонации, но чёткий смысл слов был ему неясен. Ребёнок уточнил: