В Гражданскую войну матерям-роженицам приходилось особенно тяжело. Из-за голода молока у большинства кормилиц не оставалось.[646] Очевидцы вспоминали, насколько трудно было то время для матери и ребёнка, и то, как скудны были возможности питания для матери. Врач З. Г. Френкель писал, что ребёнок голодал от недостатка материнского молока: „Достать его для прикорма было невозможно.“[647]

Молочный кризис достиг небывалых пропорций из-за того, что большевики разрушили существовавшие до них структуры помощи матерям. Уже в январе 1918 года советский режим упразднил Всероссийское попечительство по Охране Материнства и Младенчества.[648]

На его руинах была образована Коллегия по охране и обеспечению материнства и младенчества (Охранматмлад). Охранматмлад присвоил все дела, отчётность, имущество и денежные средства старого, упразднённого органа.[649] Несмотря на это новая правительственная структура не справлялась со своими обязанностями.

Советская власть планировала воздвигнуть в столице центральное учреждение – Дворец Материнства.[650] Однако амбиционным планам большевиков не было суждено осуществиться. Недостроенный дворец скоро сгорел. В народе наркома Государственного призрения, большевичку А. Н. Коллонтай, мягко говоря, недолюбливали.[651]

Действия казённого Охранматмлада носили во многом декларативный характер. В условиях диктатуры и экономической блокады возможности помощи матерям и детям были крайне ограничены. Приюты, ясли, молочные кухни и дома матери и ребёнка постепенно создавались. Но численность их была совершенно недостаточной. К примеру, во всей Самаре к ноябрю 1920 года для детей до трёх лет была только одна детская консультация и молочная кухня при ней.[652]

В городах родителям приходилось доставать карточки на получение молока для детей.[653] Зачастую выдаваемое молоко было сильно разбавлено водой. На жаргоне специалистов-пищевиков такое молоко называлось „фальсифицированным“. В целом, в провинциальных городах молоко было гораздо менее фальсифицировано, чем в столицах. Питательность молока в регионах была выше, чем в Москве и Петрограде. Качество молока на базарах превосходило его качество в городских молочных лавках.[654]

В эпоху гражданского конфликта снабжение молоком, сахаром, манной крупой, мукой и маслом продолжало оставаться резко неудовлетворительным.[655] Без молока дети чахли и умирали.[656] Детская смертность от недоедания и массовых инфекционных заболеваний была на редкость высокой. Она несла для общества самые зловещие последствия.[657]

Наблюдательный литератор Е. Г. Лундберг отметил в своих записках: „Молочница, от милости которой зависит жизнь стольких-то грудных детей, которая и чванится, и загребает печатную бумагу, и жалеет.“[658]

Многое о нехватке молока в стране говорит случай, произошедший с Корнеем Чуковским в начале февраля 1921 года. Он вспоминал, как в вестибюле Дома ученых встретил Анну Ахматову. Та позвала его к себе и обещала дать бутылку молока для дочки Чуковского. Вечером прозаик забежал к поэтессе домой. Ахматова, как и обещала, дала ему молока. Событие это в пору повального дефицита было сродни чуду. Чуковский был настолько поражён проявленной к нему добротой, что записал: „Чтобы в феврале 1921 года один человек предложил другому – бутылку молока!“[659]

Матерям детей постарше также приходилось чрезвычайно нелегко.[660] До наших дней сохранилось характерное свидетельство одной современницы. В ноябре 1919 года она написала: „Утром встаешь и первый вопрос, который тебя сейчас же осаждает это: 'А что я буду сегодня кушать'? Дети не успевают проснуться, высовывают нос из-под одеяла и шуб, которые были на них набросаны, кричат: 'Мама, я хочу кушать! Дай хоть маленький кусочек хлебца'! Мать сердится и кричит, что хлеб стоит 125 руб. фунт и что нужно кушать меньше. Правда, чем больше прибавляется цена, тем порцию все уменьшают, наконец, ребенок не вытерпевает и решается быть самостоятельным.“