. Фрейд, получивший звание почетного гражданина, на свое семидесятилетие передаст часть накопленных средств созданной наконец поликлинике. Как и другие венские врачи 1920-х, для своих сеансов Фрейд выписывал платежные поручения (Erlagscheine), которые служили своего рода альтернативными деньгами, что было типичной для Красной Вены инновацией, и которые можно было возместить деньгами или временем [63]. В одном письме Паулю Федерну, члену психоаналитического общества и муниципального совета Вены, Фрейд утверждает, что «сегодня быть бедным – уже не несчастье»[64]. Практика и споры, будоражившие в то время аналитиков, вращались вокруг «неклассических подходов». Они отстаивали «равенство полов», «декриминализацию гомосексуальности» и «сексуальное освобождение»[65].

В эту эпоху психоаналитик помогает политике и даже предваряет ее, указывая своей практикой путь, который надо выбрать. Фрейд в своей будапештской речи уточняет вопрос отношения государства к поликлиникам: они создаются в расчете на то, что государство «будет воспринимать эти обязанности как настоятельные»[66]. Следует признать, что в целом политический контекст склоняет к такой точке зрения. Старый мир и его традиции рушатся, и кажется, что психоанализ открывает новые, судьбоносные, горизонты. Под влиянием работы Психоанализ масс Эрнста Зиммеля, основателя берлинской поликлиники, немецкое правительство едва не создало кафедру психоанализа [67]. Как мы уже отметили, такая кафедра и правда была создана в революционной Венгрии, где, как рассказывает Ференци, «Психоанализ всячески привечают, и я с трудом отказываюсь от всех этих приглашений»[68]. Но именно в России складывается наиболее передовой опыт – в результате создания Государственного психоаналитического института, к которому будут приписаны клиники и детский дом. Не должно ли было желание Фрейда создать безвозмездную народную терапию, за которую должен нести ответственность коллектив, – желание, которое объединило всех ведущих деятелей психоанализа в стремлении открывать, за невозможностью лучшего решения, частные поликлиники, – в самом скором времени осуществиться в Стране Советов? Фрейд, «впечатленный» русским начинанием, одобряет его, так же как Анна Фрейд и Мари Бонапарт; большинство аналитиков, не считая Джонса (который, впрочем, не присутствовал на основополагающем конгрессе в Будапеште [69]), не раз похвалят советский детский дом-лабораторию [70]. «Возможно, свет придет с Востока»[71], – откровенничает Фрейд с Райхом. С точки зрения большинства аналитиков, в эти революционные годы русский опыт, бесспорно, дарил прогрессивным движениям Европы надежду, которую они полностью разделяли.

Психоанализ был известен в России и до 1917 года, особенно в интеллектуальной элите, его поддерживала также значительная часть революционеров. Ведь, с их точки зрения, задача состояла в изменении жизни, что в русской ситуации было сложным. До революции законы, регулирующие семейную жизнь, входили в «Свод законов Российский империи» и позволяли, в частности, родителям в случае неповиновения детей отправлять их в тюрьму. Брак был таинством, развода не существовало, православная церковь и ее мораль почти нераздельно властвовали над психической жизнью отдельного человека. Психоанализ позволит переосмыслить на нерелигиозных основаниях такие сферы жизни, как воспитание, отношение мужчины и женщины, семья и сексуальность. Вот почему пришедшие к власти революционеры отводят ему важное место в строительстве нового общественного порядка.