– Вы понимаете, что сядете в тюрьму, – сказал второй полицейский, – статья двадцать восемь, пункт первый – незаконное производство, сбыт и пересылка наркотических средств. Документов у вас нет. Вы будете сидеть в тюрьме строгого режима, в камере с убийцами, бандитами и психованными маньяками. Вы сами можете догадаться, что они с вами сделают. Вы же этого не хотите? Начинайте говорить.

Ян впервые оказался на допросе и не понимал, чего от него хотят. Пытаются ли они помочь или просто выбивают признание? Он был бы рад забыть навсегда обо всем, как о ночном кошмаре, выбросить из головы все мысли о «нехорошем подвале» и больше туда не возвращаться. На секунду он задумался, может быть, это шанс, Всевышний дает ему возможность сделать выбор, рассказать обо всем, покаяться и заплатить за грехи? Но у него еще недостаточно денег, чтобы оплатить лечение мамы. А если его посадят, то наверняка отберут все деньги, которые он уже заработал, и о спасении можно будет забыть. О тюрьме и думать не хочется. Оставалось только мысленно молиться, чтобы Марк дозвонился Генриху.

– Ваш друг, Марк, благо ездит с документами, уже все нам рассказал и активно согласился сотрудничать. Он поступил разумно. За помощь следствию ему сильно скостят срок, а может, даже дадут условный. Ваши показания нужны только для протокола, но если нам удастся найти всю вашу сеть целиком, возможно, вы даже не сядете в тюрьму, мы замнем это дело.

Светловолосый наседал на Яна, пытался запугать его.

– Мы же все понимаем, что вас втянули в это дело, – продолжал второй полицейский, – не обижайтесь, но вы не похожи на преступника. Я их много повидал, и вы даже шоколадку из магазина не украли бы, не говоря уже о наркоторговле, я же прав? Понимаю, священникам тяжело живется. Платят немного. Но я не верю, что вы делаете это по своей воле. Расскажите нам, откуда вы ехали и где взяли эти мешки? Кто вами руководит?

Ян только усмехнулся. Все звучало так глупо и наиграно. Он невольно вспоминал старые американские фильмы, которые смотрел в детстве. Там каждый допрос в точности был похож друг на друга, с одними и теми же шаблонными фразочками типа «Я же знаю, что вы этого не хотели…».

– Послушайте, – наседал второй полицейский, – незачем подставлять себя. Ради чего вы молчите? Кого покрываете? Расскажите нам все, что знаете, а мы вам поможем.

– Да, – подхватил светловолосый, – мы можем включить вас в программу защиты свидетелей.

Ян молчал. В детстве он с друзьями играл в игру под названием: «плохой полицейский – хороший полицейский». Они делились на группы, в первой был один бандит, а в другой – два полицейских. Полицейские по очереди допрашивали всех участников второй группы чтобы найти бандита. Ян чаще всего играл хорошего полицейского, а когда выпадала очередь изображать бандита, его раскалывали за один ход.

– Я больше не намерен это продолжать, – сказал светловолосый и шепнул что-то на ухо напарнику.

Второй полицейский покачал головой, затем встал и повел Яна в маленькую пустую комнату, похожую на операционную из Освенцима, где работал доктор Менгеле. Внутри стояли два металлических стола и несколько стульев. Стены были покрашены в неприятно-больничный цвет. Яна приковали наручниками к столу и оставили на полчаса. Позже зашел светловолосый, а за ним в комнате появился огромный боров с большим пивным пузом, выпирающим из-под формы. Он вкатил небольшой столик на колесиках. На столике стояла пластиковая коробка с приборной панелью, проводами и присосками.

Новая партия геро поступила на арендованный склад небольшого молочного завода, находившегося в городской промзоне. Генрих договорился с директором, откатывал ему кругленькую сумму, чтобы тот позволял им хранить товар и держал язык за зубами. Директор не знал, что хранится на его складе, и не задавал лишних вопросов. Продукт шел из Афгана через границы с Туркменистаном и Казахской республикой. Генрих платил военным таможенникам за перегонку товара на территорию Великого Союза, потом его доставляли до Тулы, а оттуда он лично забирал каждую партию и вез в Москву на специальном авто с маркировкой этого молочного завода.