Пожалуй, только с Виктором она могла быть откровенна – он всегда выслушивал ее недоумения и жалобы, утешал и по мере сил старался помочь. Его родители Инне, в общем, нравились, хотя и были не очень понятны: Шитиковы являлись полной противоположностью Протасовым – шумные, веселые, говорливые. Правда, чуткой Инне все-таки чудилось что-то слегка наигранное в ласковости тети Люси, которая любила ее потискать и поцеловать, приставала с глупыми вопросами и называла цыпленочком. Дядя Лёва нравился Инне больше: он не мельтешил, как тетя Люся, не приставал с глупостями, хотя тоже любил обнять и поцеловать при встрече и прощании, что Инна терпела с трудом: у них в семье такие нежности были не приняты. Именно поэтому Инне было страшновато переселяться к Шитиковым – достанут же своим сюсюканьем!

Все оказалось не так страшно. Появилась отдельная комната, в которой раньше обитал Виктор и которую Инне надо было приспособить к своему вкусу; добавились новые наряды, купленные на первые заработанные деньги – у тети Люси были связи, и она с удовольствием помогала племяннице приобрести столичный лоск; образовались новые знакомства – все новое! Сама того не замечая, под влиянием Шитиковых Инна постепенно раскрепощалась, становилась более живой и кокетливой, и родители с бабушкой начинали казаться ей какими-то скучными и унылыми. Инна работала и училась, возвращаясь на Смоленский бульвар поздно ночью, а в единственный выходной – воскресенье – уезжала домой, сначала каждую неделю, потом через раз, а потом и вовсе раз в месяц: дома ей как-то нечего было делать, да и на дорогу уходило много времени, которое она с большей пользой потратила бы в библиотеке.

Родители не настаивали на ее частых приездах – Инна с легкой обидой почувствовала, что одним им лучше. Ну и ладно. И она с легким сердцем отдалась московской жизни: конечно, и лекции прогуливались ради кино и театра, тем более что дядя Лёва исправно снабжал Инну и ее друзей контрамарками, и походы в библиотеку заменялись прогулками по Москве или участием в вечеринках, которые устраивали друзья. А еще – светские приемы Шитиковых, собиравшие интересную околотеатральную публику.

Так прошло почти два года. А потом случилось столько разных событий сразу, что жизнь Инны словно вывернулась наизнанку, продемонстрировав все свои швы и узлы. Парней в педагогическом институте было мало, и они шли нарасхват, но особенно популярен был Вадик Ляпин, племянник проректора. Еще бы, такой перспективный жених, да и красавец к тому же. Инна держалась в стороне и от Вадика, и от всех этих девичьих забот: она училась и работала, какая еще любовь, когда? Да и рано ей думать о любви. Но, конечно, думалось. И если раньше эти думы имели характер романтически-возвышенный, то теперь они неожиданно для Инны приобрели более приземленный оттенок.

В семье Протасовых подобные темы не приветствовались: сплетничать никто не любил, говорить о сексе считалось постыдным, да и слово это вообще не звучало. Ровесники явно были более продвинутыми и в теории, и в практике, но расспрашивать друзей было немыслимо. Когда Инна училась в девятом классе, одна девочка из десятого родила, и это был такой позор и стыд, что трясло всю школу. А Инна даже не знала, откуда дети берутся! Когда пришло время, мама просто подсунула Инне научно-популярную брошюру о половом созревании, но никаких подробностей о сущности самого акта любви Инна там не вычитала.

И вот чистая, наивная и немного инфантильная девушка попала в круг московской богемы. Сначала она не понимала половины анекдотов, которые рассказывались во время застолий, и раскрыв глаза, смотрела на кокетничающих дам и флиртующих мужчин, причем тетя Люся и дядя Лёва были в первых рядах. Потом выяснилось, что одна дама, которую Инна принимала за жену приятеля дяди Лёвы, оказалась любовницей, и совсем не стеснялась приходить в гости к Шитиковым со своим возлюбленным, в то время как законная жена, ни о чем не подозревая, занималась детьми. «Значит, так можно?» – изумлялась Инна.