Следующее занятие я ждала с нетерпением, я хотела его снова увидеть, он опоздал, и это был второй звоночек. Непунктуальность этого человека была ужасающей, и из милого мне тогда недостатка она превратилась в еще одну нерешаемую проблему, никогда он не будет приходить ко мне вовремя.

Примерно через пару недель после нашего знакомства в Политехе был конкурс, в котором участвовали двое его друзей, которые уже могли что-то изобразить. Мы договорились встретиться там. Мальчик опять опоздал, причем, эдак на час. У меня не было денег на входной билет, я рассчитывала на кавалера. Его друг провёл меня через кулисы зайцем, было волнительно, я такого никогда не проделывала, потом я много раз буду так вот, проходить везде уже с Мальчиком, иногда эти проходы будут обидными и даже унизительными. Мы веселились, сидя в зрительном зале, его друзья уже не казались такими чудовищами. Я сначала дулась на него за опоздание, но он реабилитировался, в перерыве мы пошли к киоску мороженого, и он на все деньги, что у него были купил мне мороженое, я выбрала самое дорогое. С тех пор между нами установилась эта привычка на все последующие 28 лет: я просила всё, что не могла купить себе сама, и он никогда не жалел денег, если они у него были. Я тогда оценила его щедрость, мне было с чем сравнивать. После конкурса мы пошли гулять по Набережной, я всю дорогу думала, как бы мне его куда-то затащить, чтоб поцеловаться. Я привела его в полуразрушенный велосипедный городок в глухом углу Острова, мы там с Вовочкой катались на велосипедах. Там мы остановились на мостике, я сочла это место вполне подходящим для первого поцелуя. Поцелуй состоялся и сразу перерос в какое-то неистовство, мы не могли остановиться минут двадцать. С этого момента мы стали настоящей парой на долгих двадцать восемь лет.

Третий звоночек мне был во время нашей прогулки, мы присели на лавку, и я стала утыкаться ему в шею. Важность запаха близкого человека для меня объясняется моим происхождением из коренных народов севера, обе мои бабушки были из тунгусов. Запах этого юноши, сидящего рядом со мной на скамейке на долгие двадцать восемь лет станет самым лучшим. Мальчик сказал, ты меня сейчас обнюхиваешь как собака. Мне было неприятно, что он так грубовато отреагировал и что не чувствует то же, что и я. Но я опять подавила в себе эту эмоцию, в остальном же всё было замечательно.

Вторым нашим совместным выходом в свет был день рождения его женатого друга. Мальчик сказал, что у него есть светлый выходной чешский костюм, я в свою очередь пообещала надеть вечернее платье. Он зашел за мной в общежитие, я встретила его в цветастом халате из жуткой синтетики и попросила отвернуться, чтобы я могла облачиться в вечернее платье. Это было черное трикотажное платье по щиколотку с треугольным вырезом на спине. Когда я разрешила Мальчику на себя посмотреть, он вздохнул с облегчением, потому что сначала подумал, что цветастый халат и есть то самое вечернее платье. Дни рождения в их компании устраивались в ночь, так они решали проблему добраться до дома поздно вечером. После застолья были танцы, мы танцевали медляк под «Demon lover» Shoking blu, эта песня надолго станет гимном нашей любви. Потом мы выходили целоваться на улицу и впервые спали на одной кровати, но тогда невозможно было ничего себе позволить, потому что на соседней кровати спали друг с женой.

Через два месяца после нашего знакомства я уехала домой на целых два месяца. Он звонил мне раз в неделю по пятницам, звонки в соседний регион из редакции газеты, в которой он тогда работал репортером были бесплатными. У нас тогда не было городского телефона, я ходила на эти еженедельные сеансы связи к двоюродной сестре. Мы разговаривали по часу. В конце я просила сказать мне что-нибудь жутко приятное на прощанье. Он всегда протестовал против «на прощанье», и я говорила, тогда «на до свидания». Через несколько сеансов телефонной связи моя сестра выступила, то ли ее стали раздражать мои визиты, то ли из какой-то бабской зависти. В моей  чудесной семье понятия не имеют о личных границах. Можно было вежливо попросить больше не приходить, например. Но сестра понесла такую пургу: да это, не пойми кто, и ты как собачонка каждую неделю бегаешь слушать его россказни, да сразу видно, что это какой-то проходимец, которому ты поверила, потому что дурочка. У меня уже слёзы подступили, муж сестры, интеллигентный мужик из хорошей семьи уже начал её грубо останавливать, она не унималась. Я собралась и побежала домой, по дороге я ревела навзрыд, благо было уже поздно и на улице никого не было. Дома я сочувствия не встретила, мать тоже стала возмущаться, как её всё это достало. Она была недовольна, что я рассталась с Вовочкой, потому что она, видите ли, к нему уже привыкла. Мальчик прислал мне два письма, полных любви и бандероль с двумя аудиокассетами, заботливо укутанными ватой, с Shoking Blu и Кейт Буш. Мать чертыхалась, она обычно сама получала посылки на почте, она все пыталась найти доказательства никчёмности мальчика, а тут вроде как щедрость, тогда она ничего умнее не придумала, как предъявить мне, что он нищий студент и ты не можешь брать у него ничего. Я тоже писала ему письма. Я помню несколько фраз из его писем: «Мое далекое солнышко! До нашей встречи на Эльбе остался всего один месяц», «Приезжал Сюткин, мы бы обязательно пошли на концерт, если бы ты была здесь, а так пусть поёт, главное, чтобы не надорвался». Он тогда был на военных сборах, которые проходили на территории Политеха, рассказывал, что они от безделья в буссоли разглядывают девиц в купальниках на берегу Реки. Мать не отпустила меня в Город загодя, как обычно, она считала своей собственностью и меня и мое свободное от учёбы время. Я поехала впритык к занятиям, она не скрывала своей злости по поводу предстоящей нашей с ним встречи, но совсем не отпустить не могла, потому что всё-таки уже корячился диплом, это был шестой курс. Накануне отъезда я вслух заметила, что у меня сегодня глаза зеленее, чем обычно, я всегда была недовольна цветом своих глаз и мечтала, чтобы они были поярче. Мать со злорадством сказала, ну конечно, позеленели, ты же послезавтра жениха своего увидишь. Как я её ненавидела в тот момент. С самого начала вся родня была настроена против Мальчика, и как же мерзко было наблюдать потом через двадцать лет эту метаморфозу в их отношении к нему, когда он стал работать в атмосфере нефти и газа. Тот недолгий сахарный период нашей любви был омрачён не только моей неустроенностью, но и враждебным отношением всей родни к моей великой любви.