Зато европейские монархи восприняли коронацию Наполеона как преступную и оскорбительную для достоинства каждого из них акцию. Поскольку «маленький капрал» не был наследным принцем хоть какой-нибудь из монарших династий, он, как они полагали и как писал об этом (соглашаясь с ними) Вальтер Скотт, «ски похитил» императорскую власть и, стало быть, провозглашение его императором «совершенно недействительно»[46]. Выходило, что худородный «разбойник» с дикого острова вставал как бы вровень с ними, августейшими государями, помазанниками Божьими, и они по ритуалу, принятому среди монархов, должны теперь обращаться к нему как к равному: «государь, брат мой…». Этого «августейшие» стерпеть не могли. Учитывая, что коронование Наполеона совпало по времени с провозглашением империи на негритянском острове Сан-Доминго, кн. А. Н. Голицын во всеуслышание, в присутствии Александра I сострил: «Императорское общество становится не совсем приличным»[47].

Итак, для европейских монархов коронация Наполеона оказалась, с его стороны, вторым после расстрела герцога Энгиенского, менее болезненным, но еще более демонстративным вызовом. В такой ситуации Англия как «спонсор» и Россия как главный поставщик «пушечного мяса» форсируют начавшийся с весны 1804 г. процесс сколачивания третьей антифранцузской коалиции.

Советские историки дружно охарактеризовали феодальные коалиции 1805–1807 гг. как «оборонительные союзы европейских государств», которые, мол, противостояли «экспансии Франции» и стремились к созданию в Европе системы коллективной безопасности, «такой системы государств, которая помешала бы новым завоеваниям Наполеона»[48]. Такие оценки, бывшие в ходу еще у российских придворных летописцев (А. И. Михайловского-Данилевского, М. И. Богдановича, Н. К. Шильдера, И. К. Кайданова и др.)[49] и повторяемые доселе (в трудах А. В. Шишова, А. Н. Архангельского, В. М. Безотосного, А. А. Орлова и др.)[50], со всей очевидностью противоречат фактам и документам.

Разумеется, войны 1805–1807 гг. со стороны наполеоновской Франции отличались агрессивностью: Наполеон стремился к европейской гегемонии, намереваясь поставить государства Европы в политическую зависимость от Франции. Эта сторона вопроса о характере войн 1805–1807 гг. ясна и неоспорима, хотя избитый тезис наших историков о стремлении Наполеона к мировому господству утрирован (о господстве над Соединенными Штатами Америки или над Японией и Китаем Наполеон не помышлял[51]), – речь могла идти в 1805–1807 гг. о господстве именно в Европе.

Но ведь всякая война – процесс двусторонний, и если научно подойти к оценке войн 1805–1807 гг. со стороны антинаполеоновских коалиций, то легко понять, что все эти коалиции вели с Наполеоном отнюдь не оборонительные, а завоевательные войны в тех же экспансионистских целях, что и Наполеон, плюс их стремление вытравить исходящую из Франции революционную «заразу». Опубликованные тексты договоров 1804–1805 гг. между Англией, Россией и Австрией гласят, что цель третьей коалиции, как и двух предыдущих и четырех последующих, была двоякой: во-первых, обуздать «узурпатора» Наполеона, «предупредить захваты» с его стороны и обеспечить гегемонию коалиционных держав в Европе, а во-вторых, «поддержать законные (т. е. феодальные. – Н. Т.) правительства, которые до сего времени избежали косы революции», и «восстановить свергнутых государей в их прежних владениях»[52], откуда они были изгнаны Французской революцией и Наполеоном. Все это опровергает мнение А. З. Манфреда, будто, «в отличие от первой и второй коалиций, третья коалиция сняла реставраторские лозунги»