Пассажиры говорили все больше о политике (на начало следующего года, намечались выборы президента). Мнение этих людей, – я знал по опыту своего сельского выживания, – ничего не значило, поскольку как такового быть не могло, априори, а было решение тех, кто сделал выбор за них, за кого эти люди должны будут проголосовать. Во мне не существовало иллюзий, поэтому я не вникал в этот спор, старался только слушать, и запоминать.

Вот, напротив, приютился какой-то неказистый мужичонка с помятым лицом алкаша, который, в эту раннюю пору, находился уже под шефе.

– Ты знаеш, шо такэ АКМ? – задевает меня, странным вопросом.

Я отвечаю уклончиво:

– Догадываюсь.

– А, шо такэ «нєправильна пуля»? – спросил пьяница.

– Со смещенным центром? – переспрашиваю.

Я понял, что попал в аналог махновской контрразведки. Так прощупывают тех, которые кажутся подозрительными.

– Скоко калибров в АК? – продолжал он, свой допрос.

Меня спасает полустанок «Кагарлык». Потратив еще полчаса на поездку, я попадаю в этот сугубо провинциальный городишко, с тем же названием. Жду еще часа с два автобуса возле большого озера, и, наконец-то, усаживаюсь в рейсовый автобус, и к полудню достигаю города Ржищева, в котором, ближе к вечеру, в самом центре, сажусь в маршрутное такси, которое везет меня, в неведомые мне, Ромашки. Несколько часов в пути, заставляет меня по новому оценить «правильность» своего выбора. Только изредка маршрутка пересекает какие-то полудремотные сёла.

За окном, тянутся родные поля, перемежаемые балками и оврагами; просторные и тихие, покорно ждущие семян, пашни. Над черною землею, над бывшими колхозными полями, грязно-серой хламидой, висит неприглядное мартовское небо…

Начинают сгущаться сумерки. Вот, водитель тормозит возле развилки.

– Оце и є: твої Ромашки, – сказал шофер, открывая дверь.

Никаких Ромашек я сразу не обнаружил, только указатель – «Ромашки», – и серую корку, покрошенного по сторонам, асфальта, который вел куда-то в кусты, обозначая направление. Приближающийся вечер, заставлял меня торопиться, чтоб поскорее, засветло, отыскать хоть какой-то кров над головой. На календаре, в аккурат – 8 марта 2009 года, – по советскому летоисчислению: «Международный Женский день».

Через километр мелькнули, в просветах, крыши первых хат. Это была относительная видимость человеческого жилья.

Надо отдать должное предкам: они умели строить жилье из любого подручного материала. Достойных лесов, – визуально, – вокруг не наблюдалось; хаты казались мне маленькими, чем-то напоминающие избушки охотников-промысловиков, которые встречались на моем жизненном пути в глухой тайге.

Первая же попавшаяся хатынка, в зарослях молодого подлеска, с приметным огородом, куда меня привел по кустам машинный след, оказалась хата экопоселенца.

Пристанище было выстроено над глубоким оврагом, служащим одновременно сельской улицей, если смотреть со стороны дворика. Ступая по разбросанному вокруг белому песку, я заметил, сложенное из кирпича, «жертвенное огнище»; огород, оказался, обустроен какими-то рукотворными валами. Жилище оказалось, не запертым внутри, пахнущим глиной, что красноречиво указывало на то, что давно не отапливаемое. Это, естественно, не добавило мне особого энтузиазма, хотя, на первый взгляд, я подумал, что здесь можно остановиться на ночлег.

Дальше, я отправился искать обитаемые хаты. В центре села я наткнулся еще на подобное обиталище, обрисованное таинственными знаками. Похоже, что, его тоже, облюбовали себе экопоселенцы.

Через несколько метров, от меня попытался скрыться какой-то местный обитатель. Стоило некоторых усилий, чтоб догнать его. Поздоровавшись с аборигеном Ромашек, спрашиваю: