«Да как она посмела читать мне нравоучения?», – вспыхнул он. Метнувшись от мольберта и на ходу скидывая халат, в гневе толкнул дверь и покинул мастерскую, ставшую вдруг нестерпимо душной, – настолько возмутило парня вмешательство посторонней девицы в его личную жизнь.

Захлопнув дверь и заперев ее на ключ, размашистым шагом Саша направился в небольшой садик за углом Дома культуры.

Он был вне себя – впору воспользоваться нашатыркой, чтобы прийти в чувство. Усевшись на старенькую садовую скамейку, без особого желания мыслями опять вернулся к тому, что произошло – игнорировать яростные нападки незвано – непрошено явившейся скандалистки не получалось.

«Наверное, я поблагодарить тебя должен за такую пылкую заботу о подруге, но не жди. С чего ты взяла, что это преднамеренная жестокость? – гнул он своё, упорно продолжая рассуждать как мужчина, задетый за живое и желающий вернуть внутреннее равновесие. – В конце концов, я подарил ей то, что ты при всем желании не сможешь дать». – Это утверждение не успокоило до предела взвинченные нервы.

Нелегкий в общении человек, нетерпеливый, вспыльчивый, Саша не имел привычки сомневаться в своих поступках и заниматься самоедством. Достигнув совершеннолетия, он держался с окружающими с холодным равнодушием, всегда на первое место ставил лишь свои желания, принимая как должное все, что ему доставалось.

«И меняться он не собирается. Честно признать, чего ожидает от возникших отношений, не считает нужным. И не намерен ни перед кем отчитываться», – словно топором рубил он ответы на никем не заданные вопросы.

Вера между тем тоже решила, что не будет посвящать подругу в подробности своего визита: «Поживем – увидим!». – Разумеется, у нее в запасе еще имеются невысказанные слова.

Северное лето в конце июля стоит на обрыве. Каждый день – маленький шаг в пропасть осени. И лето торопится быть: подмигивает прохожим разноцветьем городских клумб, шепчет зеленой листвой пока еще теплые песни, закатом рисует на серых бараках Котлас будущего и, раскинувшись над просторами бескрайнего севера, сыплет от всей летней души благодатными дарами.

В тайге – пора грибов и ягод. Котлашане с корзинами и ведрами в руках с раннего утра тянутся на лесной промысел, таежные тропы пестрят панамами, кепками, платками, оглашаясь ауканьем грибников. Лес в эту пору начинает жить людскими проблемами. Женщины вслух делятся своими заботами, мужики со стариками помалкивают, ребятишки и молодежь постарше переговариваются вполголоса.

– Серафима, что-то ты корзину слишком большую прихватила.

– В самый раз, соседка, меньше никак нельзя. У меня нюх на грибы.

– Тетя Сима, а нам покажешь грибные места?

– Сами справитесь. Только ходите потише, да нагинайтесь пониже. Гриб он шляпки свои прячет, но на поклоны людские откликнется и покажется. Видишь бугорок? Повороши его, да не шибко старайся, грибницу не порушь.

–А мухомор не прячется.

– Красуется, ядовитый, точно пьянчужка с красным носом.

– Вот ты своему так и передай, коли еще моего на такое подобьет, накормлю мухоморами до отвала.

– Ты напраслину-то не гони. Ногу он повредил, от боли спасался. Спасибо, докторица, Изотовна наша, помогла.

– Твой тоже не промах в продмаг сгонять.

– Уже и с пацанами сладу не стало – совсем от рук отбиваются. Скорее бы школа началась!

– Хорошо Настасье, её дочка всё книжки читает.

– А на что они здесь шибко умные сгодятся!? Ей замуж пора, двадцать уж стукнуло. В девках бы не остаться.

– Дочка моя платье новое, аж, ревет, как хочет. Вот, думаю, сдам грибы в контору, да и пойдем за обновкой.