Мне стало неловко смотреть ему в глаза. Что я мог сказать, когда в душе моей все ликовало и пело, а из уст родителя исходили слова горечи и упрека. Но отец вдруг улыбнулся:
– Что это со мной? Хандра у нас не в чести. Видно, такова Божия воля, а ей супротивиться никак невозможно. Исполняй!
Я понял его слова как прощение и родительское благословение, потому облегченно вздохнул, не хотелось вольно или невольно расстраивать его.
Он сделал по воде несколько шагов навстречу, размашисто перекрестил и обнял. Неман обтекал нас, колыша наши отражения на своей прозрачной до неистовости воде.
III
Первый день в должности полкового священника запомнился вот чем. В полковом церковном хоре выделялся среди певчих рядовой Трофим Корчик. Я слышал много хороших голосов. Благо в Минске хватало хоровых коллективов. Но у Трофима и впрямь был удивительный голос, сильный и красивый – настоящее украшение полкового хора.
Когда об этом я сказал подполковнику Кременецкому, тот улыбнулся:
– О! Сколько раз, сколько раз просили, чтобы перевести этого солдата в части, скажем так, придворной службы. Ан нет! Петь он ездил, но переводить – ни-ни! Вы знаете, он ведь и непревзойденный гармонист!
Как играет солдат на гармонике, мне услышать не довелось. Он ее продал накануне того апрельского дня, когда я был представлен полку как священник. После церемониала представления личному составу и моей первой службы в полковом храме я решил побеседовать с солдатом: от меня не ускользнули его душевные переживания.
– Вижу ваше огорчение. Из-за чего? Вроде как и пели с душой, а на лице…
– Беда и огорчила, ваше преподобие.
Оказалось, получил весточку, что в его деревне у многих пала скотина. Не обошла эта напасть стороной и хозяйство родителей. Деды и прадеды были и кузнецами, и хлеб сеяли. Кузнечил теперь и отец, а сам солдат для себя решил, что после службы обязательно займет его место.
– Помимо кузни, у нас и хозяйство свое большое, – и, вздохнув, добавил: – Было…
– А что же так?
– И быков, и лошадей хворь одолела. Вот, ваше преподобие, и продал гармонику. Так жалко было с ней расставаться, что душа болит. Мне ее перед армией дед справил. Отослал им деньги. Да ведь все равно мало. Весна, батюшка, посмотрите какая! Апрель, а уже пчела вовсю звенит. Пахать-сеять пора. А без тягла весны нет, одни мучения. Жди-пожди, когда кто первый отсеется, чтобы на пару дней тягло у него занять. Отец просить не умеет и не любит. Говорит, сам впрягусь…
Солдат опять вздыхает:
– Эх, ваше преподобие, был бы я дома, рядом с ними, а так ведь…
Мне искренне его жаль. В душе я уже понял, что смогу ему помочь, поскольку только вчера получил свое первое жалованье.
– Вот, отошли родителю.
Увидев ассигнации, солдат растерялся:
– Ваше преподобие, ваше преподобие, это как же так? Деньги-то ведь какие!.. Сразу вола купят… И лошадь, ваше преподобие…
Солдат долго бормотал слова благодарности:
– Постараемся понемногу отдавать, – и… заплакал.
– Успокойтесь, все хорошо, а будете отсылать, передайте от меня добрые пожелания.
– Обязательно, ваше преподобие, обязательно… – и, широкой ладонью смахнув слезы, счастливо рассмеялся.
Улыбнулся и я. День был светлый и радостный. Один из моих первых дней в должности военного пресвитера. Вечером, вознося молитву Творцу нашему, я поблагодарил его за то, что представилась возможность сотворить радость.
На Покрова Пресвятой Богородицы после утренней службы солдат принес мне подарок.
– Вот, велено передать вам, отец Сергий!
И протянул нечто завернутое в кусочек отбеленного полотна.
– И что сие значит?
– Велено вам передать, – повторил Корчик.