Достался мне крест, как я считаю, по Божией воле.

Перед самым выпуском из семинарии меня вызвали к его высокопреосвященству Александру. В канцелярии священник Миткевич хитровато прищурился и невесть зачем спросил:

– Сабелькой-то больше не балуетесь, семинарист Лаврский?

– Балуюсь, – простодушно ответил я, не понимая, к чему клонит эта приближенная к его высокопреосвященству духовная особа.

– К словцу, к словцу сказано, друг мой, – словно упреждая мои дальнейшие расспросы, улыбнулся Миткевич, – вот сейчас у владыки все и узнаете.

В прошлом году я стал лучшим фехтовальщиком в Минске на саблях, победив в поединках многих офицеров. К этому чрезвычайному, как посчитали в городе, факту весьма благосклонно отнеслось мое духовное начальство. Владыка вручил мне прекрасно оформленную Библию. Готовивший меня к соревнованиям преподаватель гимнастики в нашей семинарии отставной майор Чурнешов был отмечен денежным вознаграждением, чему необычайно порадовался:

– Дочерям на подарки.

У Чурнешова было три девицы на выданье. Он частенько уговаривал семинаристов старших курсов, а меня уж очень, взять в жены которую из них.

– Сергий, ну ты же видел мою Оленьку, красавица, умница, поверь мне, она будет хорошей матушкой и нарожает тебе много чудесных детей.

Ольгу я видел несколько раз. Она и на самом деле была такой, как о ней говорил отец, но я жил другой мечтой.

Владыка встретил меня доброй улыбкой:

– Ознакомлен с вашими успехами в учебе, а также наслышан о спортивных достижениях и отменном здоровье, поэтому вашу кандидатуру мы решили и предложить военному ведомству.

Так и определилась моя дальнейшая пастырская судьба. После выпуска я был рукоположен в священники, переведен в военное ведомство и назначен в 54-й Минский пехотный полк, чему несказанно обрадовался.

Знакомя меня с полком, командир, подполковник Василий Никитич Кременецкий, говорил:

– Полки, они, как и люди: у каждого своя биография, свои способности, свои радости и огорчения, связанные воедино ратной службой, деля которой и собраны все мы здесь под этими знаменами. Наш полк – Минский! Звучит?! Звучит!

Здесь в основном служили офицеры и солдаты, набранные из Минской, Гродненской и Могилевской губерний.

– У меня, ваше преподобие, народ весьма гордый. В какого офицера пальцем не ткни – шляхта! Прапорщики, те проще. Но! – и здесь Кременецкий произнес с особым ударением: – Все в своей массе люди верующие. Ваш предшественник снискал себе похвальную славу под Севастополем. Постарайтесь быть таким же, как протоиерей Гейдрох.

О Гейдрохе я слышал. Он был одним из тех полковых священников, которые, помимо церковных отличий, носили на своей груди и военные награды. Правда, увидеть его не довелось, поскольку он еще до моего прибытия был отправлен на лечение в Санкт-Петербург. «Сказывались старые болячки, – огорчались офицеры, – измучили они его». В их словах чувствовалось явное сожаление, что полк остался без такого священника.

Моей радости по поводу предстоящей службы в военном ведомстве не разделил родитель Петр Николаевич Лаврский, которого я навестил летом. Он мечтал, что я когда-нибудь возглавлю его родной приход в принеманском селе Дударево. При нашей встрече долго выговаривал за то, что я не счел необходимым посоветоваться с ним:

– Наш род которое столетие уже духовно окормляет землепашцев. Твои глубокие прадеды несли свой пастырский крест по здешним землям, а ты? Я ведь все время думаю, кому приход оставлю. Была бы жива матушка, и она бы тоже этого захотела, – он вытирал платком глаза, вглядывался в теплую неманскую воду, которая ласкала босые ступни наших ног. – Ты же у меня единственный.