В её глазах светился тот же энтузиазм, что и в глазах лейтенанта Плетце, когда Миллар беседовал с ним в первый раз на балу. Она продолжала, не дожидаясь ответа:

– И разве вы не видите, какое облагораживающее воздействие эта честь оказывает на всех, кто попадает под её влияние? Даже мы, женщины, гордимся – да, я признаюсь – отчаянно гордимся тем, что мы дочери и жёны солдат. Это в сто раз лучше, чем быть дочерью высшего чиновника или самого богатого торговца в империи. Наша жизнь выше, благороднее, чем у них, ведь капиталисты живут лишь ради своих денег, а чиновники нередко коррумпированы, как мы видели это недавно, – она имела в виду только что отгремевший скандал в бюрократических сферах, о котором Миллар читал в газетах, – а наши отцы, братья, мужья живут лишь ради страны. Поэтому вы не должны удивляться, что мы так держимся друг друга и, может быть, глядим на других немного свысока.

– Но мы вовсе не глядим на других свысока, – неожиданно заметил лейтенант Плетце. – Не надо создавать у герра Миллара впечатления, что мы так высокомерны. Если мы находим среди гражданских людей близких нам по духу, мы их не сторонимся.

– Но мы находим их не часто, – парировала Хедвига. Она бросила на него укоризненный взгляд, нахмурив лоб и сведя свои брови-стрелки.

«Или я слеп, или между этими двумя что-то происходит», – подумал Миллар, заметив, что Плетце покраснел, словно виноватый. Возможно ли, что первый акт драмы, который он наблюдал на балу, имел продолжение?

В этот момент жовиальный майор разразился смехом, от которого затрясся его плетёный стул.

– Кто будет отрицать, что немцы – самые добродушные люди в мире, и самые простодушные? Вот мы всячески поддерживаем этого молодого человека в его миссии, а ведь по-хорошему должны бы отговаривать! Нам всем тут ясно, что англичане – прекрасное сырьё для изготовления солдат, так не должны ли мы, напротив,…

– Англия будет вершить судьбы мира, – вдруг прозвучал чей-то новый голос.

– А! Генерал Рассел! – воскликнула Хедвига, оборачиваясь к дверям.

Человек в форме генерала вошёл в комнату. Он был высок, круглоголов, с жёсткими светлыми усами, в которых пробивалась седина.

– Рассел? – повторил Миллар.

– Да. Ваш соотечественник и товарищ присутствующих здесь наших офицеров. Служил в армии более сорока лет, теперь в отставке. Вы многое можете узнать от него, и вам будет приятно поговорить на родном языке. Идёмте, я вас представлю.

– Похоже, вы удивлены при виде соотечественника в форме немецкой армии, – заметил генерал Рассел Миллару, со спокойной, но ироничной улыбкой, которая очень подходила его тихому ироничному взгляду.

Четверо других мужчин в это время уселись играть в вист, а Хедвига удалилась, так что двое англичан, разговаривавшие на своём родном языке в углу большой полупустой комнаты, оказались почти наедине.

– Сознаюсь, я удивлён, – приятно удивлён.

Миллар говорил с воодушевлением. Обнаружить соотечественника в чуждой стране было, само по себе, невыразимо утешительным, не говоря уж о том, что этот соотечественник оказался, к тому же, немецким офицером!

– Однако эту кажущуюся странность легко объяснить. Моя жена была немка. Ради неё я поселился здесь, но не только. Я всегда желал поступить на военную службу, но в Англии я был недостаточно богат для этого. Вы же знаете, наверно, что у нас так всё рационально устроено, что, чтобы стать солдатом, вам прежде надо стать капиталистом. Быть немецким солдатом гораздо дешевле, так что я стал им.

– И вы стали также и немцем?

Генерал Рассел покачал гладкой удлинённой головой.